Кондратий Жмуриков - Принц и Нищин

– А что ж ты в гей-клуб пошел? – буркнул Сережа.

– Не-е-ет… я не педераст.

– А кто же ты?

Андрюша Вишневский со значительным видом приблизил палец с наманикюренным ногтем к накрашенным же губам и, таинственно икнув и понизив голос, выговорил:

– Тс-с… тихо. Я – король!

Сережа загрустил. Ему вспомнился недавний припадок белой горячки у папаши и его беседы на повышенных тонах с унитазом, а потом всплыло марктвеновское, кажется, из «Гекльберри Финна»: «Вы видите перед собой покойного дофина Людовика Семнадцатого, сына Людовика Шестнадцатого и Марии-Антуанетты. Да, джентльмены… вы видите перед собой законного короля Франции, в синей холстине и нищете… изгнанника, страждущего и презираемого всеми!»

Аскольд качнул головой и тут же исправился:

– То есть… я буду король. Потому что сейчас я – принц! Да, я принц. Я купил… купил себе княжеский титул. Я князь Андрей!

– А я Пьер Безухов, – подавленно пробормотал Сережа.

Но Аскольд не расслышал его. Вдохновясь собственной таинственностью, он говорил:

– Я купил себе титул у Российского дворянского собрания! А титул «князь» переводится на французский язык как prince – принц!!

Сережа качнулся вперед и выпил. Аскольд оборвал свою речь и подозрительно спросил:

– А тебе еще двадцати двух нет?

– Нет. Мне двадцать один.

– Очко, – по-детски обрадовалась «звезда» и начала меланхолично мочиться со столика прямо на пол.

Сережа посмотрел на отправляющий малую нужду светоч русской молодежной культуры и неожиданно для самого себя декадентски захохотал. Ему было жутко.

На столике неподалеку сидел его тезка Романов и тоже грустил. При этом он перекладывал на вольную интерпретацию монолог из репертуара Михаила Задорнова: «В ночном баре был кладбищенский порядок. Всю ночь в тишине пили лю-юди! Это же кошмар для русского человека! Ресторан на погосте!» Фирсов же разговаривал по сотовому телефону и изящно помахивал в воздухе стулом.

Оба они, судя по всему, были в предпоследнем градусе алкогольной лихорадки.

– М-может, пора? – пробулькал Романов, краем глаза посматривая на почти лежащего на столике Аскольда. – Вон он уже как…

– Подождем. А то этот… Воронцов… может все испортить. Мне сегодня этот, из казино… крупье который… рассказал, как вчера утром с бодунища этот крендель отделал четверых гоблинов. Правда с ним еще был этот… здоровый такой. Но тот вообще еле на ногах… стоял.

– What is it – «бодьюнищча»? – пролепетал Романов, который в связи со своим казахским происхождением, по всей видимости, отличался крайне нетвердым, хотя и приличным, знанием русского языка, и потому забывал его при малейшей возможности. Особенно при той, что предоставляли алкогольные напитки.

– Похмелюга! – мотнул головой Алексей и, размахнувшись, швырнул мирно покоящийся в его мощной руке стул в танцующих стриптизеров.

Стул выписал впечатляющую и круто заломленную параболу и угодил точно в спину самому мускулистому из них, стоявшему на самом краю светящейся сцены и агрессивно крутящему голой задницей. Борец за идею секс-меньшинств – как сказал бы Остап Бендер – неожиданно звучно икнул, покачнулся и, потеряв равновесие, загремел вниз, почти точно на столик с Аскольдом, который в данный момент справлял свои малые нужды непосредственно на пол.

– А может, и пора, – отрывисто сказал Фирсов и, сунув телефон в карман пиджака, направился к месту падения танцора…

Танцор танцором, а последствия, как показало не столь уж отдаленное будущее, оказались не меньшими, чем от падения метеорита.

Несколько ошалевший от падения в двух сантиметрах от него ста килограммов перекаченной мускулатуры Аскольд схватил со стола полупустую бутылку скотча и швырнул ее прямо в голову стриптизера. Тот попытался подняться, потом снова упал, схватившись руками за лицо, по которому, смешиваясь, текли темный виски и кровь. Потом все-таки поднялся и, шагнув к Аскольду – вероятно, он уже не видел, кто перед ним, а если и видел, то едва ли бы сдержался, – раскрытой тугой ладонью хлестнул прямо по сочно оштукатуренному звездному лицу. Хлоп!

Довольно атлетичный лидер московских и питерских хит-парадов тем не менее отлетел, как щенок, через два столика на третий, под которым и растянулся, как половая тряпка на пороге свежевымытого коридора.

– Лежать! – загремел Фирсов, выхватывая пистолет и устремляясь прямо на танцовщика.

Тот подогнул колени и упал на пол, а сотрудник Аскольдовской охраны, мгновенно избавившись от опьянения – скорее всего, оно было просто наигранным, – несколько раз выстрелил в потолок.