Дарья Донцова - Стриптиз Жар-птицы

Ноги отмерли, я вскочила, схватила с тумбочки полуторалитровую бутыль с минеральной водой и приготовилась к бою.

– Сядь, – прошипело привидение и включило свет. Не верхний, а торшер, уютно устроившийся у комода.

Двадцатипятиваттная лампочка горела тускло, но я мигом узнала вошедшего и вскрикнула:

– Альберт!

Одним прыжком бывший муж Даны преодолел расстояние между нами и прошипел:

– Тише!

– Вор! – не успокаивалась я. – Сначала жена приезжала, теперь муженек приперся! Затеяли охоту на птичку? Не надейтесь! Вам ее не найти!

– Какая жена? – удивился Альберт.

– Твоя, – заявила я. – Или ты не знаешь о визитах сюда своей Лидочки?

– Нет! – вытаращил глаза Алик.

Я заморгала, потом уже с меньшей уверенностью пробормотала:

– Думаю, ты врешь. Зачем сюда влез?

Из коридора послышался шорох. Алик живо погасил свет, открыл трехстворчатый гардероб и ткнул пальцем в его нутро.

– Лезь! – одними губами сказал он.

По непонятной причине я повиновалась и юркнула в шкаф. Альберт схватил одеяла на моей кровати, ловко сформировал некое подобие лежащей человеческой фигуры, нырнул в шифоньер, схватил меня за руку, прижал к себе и шепнул на ухо:

– Стой тихо! Что бы ни случилось, молчи! Иначе не поймать!

Я хотела возмутиться, спросить, что, в конце концов, происходит, но тут раздался скрип, и тихий голос Жози спросил:

– Милая, ты спишь? Мне нужно лекарство, сердце щемит!

Альберт еще сильней сжал мою руку и яростно замотал головой.

– Дорогая, очнись… – повторила Жозя. – Ах, как же крепко ты спишь! Вот она, молодость! Пушкой не разбудить!

Послышался шорох, легкий треск, мягкое покашливание, потом повисла тишина. Ладонь Альберта сильно вспотела.

– А-а-а! – заорала Жозя.

– Стоять! – завопил мужской голос.

– Не поднимайте одеяло! – завизжал Алик, вываливаясь из шкафа. – Она умрет через сорок секунд. Всем стоять!

Абсолютно ничего не понимая, я высунула голову из гардероба. Перед глазами предстала удивительная картина. На потолке ярко сияет люстра, у кровати трясется, согнувшись почти пополам, Жозя, рядом стоят два крепких парня в спортивных костюмах, блондин и рыжий.

– Попалась! – заорал Альберт. – Ага! Наконец-то! Столько лет я ждал! Теперь тебе конец!

Жозя начала оседать на пол.

– Ей плохо, – испугалась я и хотела броситься на помощь старушке.

– Стоять! – рявкнул один из парней. – Контейнер!

Алик выскочил в коридор и через секунду вернулся назад с небольшим пластиковым ящиком. Рыжий парень надел длинные перчатки и поднял край одеяла, прикрывавший импровизированную куклу.

– Мама! – заорала я. – Там птичка! Она дохлая! Ой, не трогайте ее! Господи! Перья лежат отдельно! Что случилось? Почему она облысела?

– Да, ману умирают сразу, – пояснил Алик. – В момент смерти она разом сбрасывает оперенье. Стриптиз Жар-птицы. Ведь эта пташечка тоже исполняла желания! Осуществляла, так сказать, заказы. Не прикасайтесь к останкам! Соберите белье и тоже упакуйте. Хотя, думаю, толку не будет, яд испаряется очень быстро. Пошли, Вилка.

– Куда? – потрясла я головой.

– Думаю, лучше всего в гостиную, – мягко сказал Алик.

– А Жозя? Ей нехорошо!

– Нормально, – махнул рукой Альберт, – тоже с нами порысит. Не волнуйся, она живее всех живых.

– Что ты тут делал? – налетела я на Альберта, после того как вся компания вместе с молчаливой Жозей устроилась в просторной комнате.

– В принципе, то же, что и ты, – усмехнулся Алик. – Хотел наказать убийцу Даны. Но в отличие от тебя я великолепно знал, кто она такая. Давно подозревал… и убийца знала… поэтому и развела меня с женой…

– Ничего не понимаю, – жалобно сказала я.

– Выкладывай, что выяснила! – резко приказал Алик.

Я очень не люблю, когда со мной разговаривают в подобном тоне, но сейчас отчего-то покорно рассказала о том, чем занималась в последние дни.

– Хорошая работа, – кивнул Алик, внимательно выслушав меня. – Теперь мой черед. Для начала скажу: Антонина Михайловна до одури обожала мужа, а сына не замечала. До сих пор не пойму, за каким чертом она меня родила? Я был не нужен родителям, мешал им наслаждаться друг другом, требовал внимания, отчаянно хотел быть любимым…

В семилетнем возрасте у Алика пропали иллюзии. Один раз он полез к маме в сумку, нашел там блокнот, куда профессорша записывала предстоящие дела и увидел восхитительную памятку: «Понедельник – 20.00–20.08 – общение с Альбертом». Хоть Алик и был маленьким, но живо понял: для мамы беседа с ним – работа, а не приятное времяпрепровождение. Ну не было у Антонины Михайловны ни малейшего желания ни обнимать, ни целовать мальчика! Но, будучи педагогом, она понимала, что без встреч не обойтись, отсюда и записи. Однако нигде в блокноте не было памятки: «беседа с мужем». Папу мать любила, а сына нет.