Нина Соротокина - С видом на Париж, или Попытка детектива (сборник)

Вроде бы, пусть начерно, рассосалась большая забота, но в деревне Чистые Ручьи вокруг дома с красивыми наличниками завязалась новая интрига. По весне Жене позвонил мужчина и сказал трезвым голосом, что их трое: он, жена и брат жены. Да, они будут работать, о деревне давно мечтают. Евгений Дмитриевич от идеи возрождения русской деревни еще не совсем остыл, поэтому дал адрес.

Приехали. Муж сильный, крепкий, весь в наколках, жена с синяками под глазами, брат какой-то невнятный: длинный, тонконогий, обувь не по размеру. Поселились они в доме под новой крышей и сразу начали пить. Через некоторое время к ним приехали дети: два очень хороших мальчика, которые зимой жили где-то в православном интернате, и девочка лет четырнадцати из монастыря. Девочка все лето им и готовила. Ладно бы они не делали ничего из крестьянских работ, но видно было, что они люди опасные. Деревня высказывала разные догадки: может, они только что из тюрьмы или прячутся от кого-то, но и ведь узнать ничего нельзя. Вели они себя с гонором и угрожали, мол, ты мне то-то, так я тебе вот это, да все с кулаками, с яростным матом и страшными угрозами.

Вот тут Евгений Дмитриевич и начал терять уважение народа. Прежнего любимца стали бояться, верней, не его самого, а его, как говорили, причуд. В деревне были еще неплохие дома под плохими крышами. А ну как он все крыши начнет чинить и приваживать в Чистые Ручьи всякое отребье? А тут осень. «Возрожденцы» явно собирались зимовать, но ни кур, ни коз не заводили, дров тоже не было, понятное дело, будут красть. Хотя деньги у них были, за выпивку и продукты в сельмаге платили исправно.

Деревня надеялась, что Евгений Дмитриевич их тоже куда-нибудь ликвидирует, но тут ни с того ни с сего в деревне появилась Нюрка, хозяйка этого полуразрушенного дома с наличниками. Батюшки, дом-то мой под крышей! А значит, он денег стоит!

И как на грех, эта пьянь — муж с женой и братом — заявила Нюрке, что они этот дом у нее купят. Когда? Срок назван не был. Но Нюрка и не торопилась. Надежда получить хоть какие-то деньги за подгнившие бревна и старые наличники, еще дедушка рубил, сделала ее щедрой. Живите, люди добрые! Теперь Женя и вовсе не руководил ситуацией. А Нюрке что? Она в город уедет и будет там мечтать за свою развалюху тыщи получить, а старухи нижнеручьевские будут всю зиму от страха обмирать, что их не сегодня-завтра не только обворуют, но и прибьют.

Как все это терпела Оленька, непонятно. Она и плакала, только уговаривала мужа остыть от добрых дел, потом грозила. В отсутствие мужа пошла в церковь за советом, на исповеди не выдержала, расплакалась. Так и сказала: «Все, не могу больше, разведусь». А батюшка умный попался, подумал и говорит: «Ну и что? Кому будет лучше? Ему будет лучше? Нет. Тебе будет лучше? Нет. Ты ведь его любишь. И живите вместе. Такой, видно, тебе крест дан. Я за тебя молиться буду».

А Женя с Олечкой стали подыскивать дом в другой деревне, поближе к Москве, подальше от Нижних Ручьев. Нет, они, конечно, будут туда наведываться, места-то чудесные, и все к ним привыкли, но лучше издали наблюдать, чем кончится сложная история дома с красивыми наличниками.

Про деревню Кусты Оленька рассказывала так: «Хорошее место, ничего не скажешь. И река красивая, только маленькая. Церковь далеко, пешком полдня идти. На машине, конечно, рядом. Дом большой, но уж очень старый».

Теперь они рядом новый дом строят, уже и сруб купили. Оля только боится, что муж не удержится и пустит кого-нибудь в старую избу. Деревню Кусты ведь тоже надо возрождать. Но на этот счет Оля придумала отговорку: «Старый дом — сыну. Мало ли — деревню не любит. Антоша (их внук) подрастет — и полюбит».

Теперь про Славика. Ходят слухи, что семья отбыла по прежнему месту жительства. На фабрику Катерину приняли, но жилья в общежитии уже не дали. Они сильно бедствовали, потом как-то все устроилось. Но все это досужие вымыслы, никто толком ничего не знает. Славику и его жене нельзя помочь. Можно шутить по их поводу, обзывать мечтателями, вспоминать Манилова, который вроде бы тут к месту, а на самом деле совсем из другой оперы, из другой жизни и другого миропонимания. Грустная истории, очень грустная. Жалко молодых. И если уж такие силы, как Женю и Оленьку, двинул Господь им в помощь и дело окончилось ничем, значит, плохи наши дела.

Советский синдром, афганский, чеченский, колхозный, крепостной, опричный… Когда мы всё это изживем? Великая русская литература чему учит — человек может ошибаться, а народ (то есть вся биологическая масса) всегда прав. Мне сейчас эта точка зрения кажется сомнительной.