Гунар Цирулис - Магнолия в весеннюю метель

Буфетчица умела образно рассказывать, а инспектор — слушать и вживаться в чужое настроение. Когда товарищей спрашивали, что же в конце концов за человек Мурьян, они обычно, пожав плечами, отвечали: «Да никакой. Не вареный, не жареный. Всегда попадает под влияние очередного собеседника и лишь впоследствии испытывает угрызения совести — не надо-ли было все-таки возразить». Это стремление приноравливаться не вызывалось интересами карьеры, но проистекало из слабости характера, из желания понравиться, все равно кому — начальнику, случайному свидетелю, подозреваемому… К сожалению, на его выводы нельзя было безоговорочно полагаться, и потому и в тридцать лет Язеп Мурьян все еще ходил в лейтенантах.

— Ну ладно, — прервал он слишком уж пространный рассказ Джозефины. — Скажи лучше — где была диссертация, когда эта самая Рута удалилась в свою норку?

— Перекочевала на стол, лежала в самой середине. Так потребовал Талимов — чтобы все видели, по какому поводу пьют. Он даже хотел каждую страничку обмыть в отдельности. Кундзиньш был уже под градусом, хорошо, что у Вобликова хватило ума удержать их.

— А как профессор оказался за их столиком?

— Ты что, не знаешь, что старики уже после пары рюмок только одного и хотят: говорить. О девочках или о своей работе. И ищут компанию по профессиональному признаку. А те все были уже в том состоянии, когда не различают, чего еще недостает и чего уже слишком много… Ты даже представить не можешь, что сказал профессор, например, о своем аспиранте. Сказал, что это — перепутанный словарь.

— Точнее и не скажешь. А тот что?

— Обещал исправиться и попросил Кундзиньша взять над ним шефство. Он, мол, в долгу не останется. И в виде аванса выставил еще одну бутылку. Но тут даже Талимов забастовал.

— А потом что было?

— Ушли, понятно, — развела руками Джозефина. — Что делать в баре, если не пить?

— А рукопись?

Мурьян намеренно начинал каждый вопрос таким образом, чтобы возникало впечатление непрерывного, естественно развивающегося разговора.

— Там и осталась, под бутылкой.

— Что же ты ее не прибрала, раз она такая ценная?

— Собиралась, ей-богу, думала припрятать. Да у меня только две руки. А тут как раз возник этот наш «блудный сын», не иначе, как прибыл с последним автобусом. Присосался к стойке, словно тонущий к спасательному кругу, и заказал кофе с коньяком.

— А ты?

— Плеснула чистого коньяку. Кофе возбуждает, он воспрянул бы и стал чудить. Это я вычитала в одном американском романе: пьяному надо позволить спокойно уснуть. И этот тоже быстро сник за столиком Кундзиньша, даже не допил стопку.

— Уснул с диссертацией под головой, — ядовито усмехнулся Мурьян. — Картина для богов.

— Не знаю, не посмотрела. Тем временем вся академическая команда вернулась за аспирантским портфелем. Может быть, заодно прихватили и твою драгоценную папку… Я в тот миг обслуживала вашего дорогого Березинера и даже не смотрела в ту сторону. С ним надо держать ухо востро. Принес термос и попросил влить туда восемь чашек черного кофе — чтобы взять с собой на рыбалку. Сам понимаешь — профессору уголовного права надо отмерить точно, как в аптеке. Тогда оставит рубль на чай, а если решит, что его обмерили, — поднимет скандал. Уж не работал ли он раньше в торговле?

— И он был последним клиентом?

— Куда там! Зашел администратор за сигаретами, потом завернул дядюшка Ян, потом еще двое шахтеров перед сном заправились минералкой…

— И все?

— Разве мало для одного вечера? И так уже Калниетис нервничал, словно опаздывал на поезд.

— А может, он и правда спешил?

— Вчерашний день искать, что ли? — усмехнулась Джозефина. — Такого сухаря смерть — и та взять не захочет… Ну, закрыл бы буфет на полчаса позже, подумаешь, он тут поблизости снимает комнату, где переночевать после смены. Сесть на велосипед и доехать…

— А больше никого не было? — не отставал Мурьян.

— Правильно, чуть не забыла Олега, — Джозефина не очень убедительно сыграла забывчивость. — Просунул голову, когда я уже оделась, чтобы ехать. Он снаружи грел мотор и хотел сам обогреться. Сказал, что увидел свет в окне. Вместе вышли, а остальное ты уже знаешь…

— Стой, стой. Когда ты гасила свет, не заметила — была рукопись на столе или не было?

— Ты бы предупредил заранее, тогда я обязательно посмотрела бы, и не раз. — Джозефина напряглась, вспоминая. — Я ведь грязную посуду убирала, разве не заметила бы?

«Показание не весьма убедительное, суд его не признает — самый слабый адвокат и то не пройдет мимо», — грустно подумал Мурьян и собрался уже прощаться. Но тут удовлетворить свое любопытство захотела уже Джозефина.