Юлия Чернова - Павильон Зеленого Солнца

Тотчас поняла, что извергать громы и молнии бесполезно. Патриция не услышит. Элен посмотрела на Эндо — и обомлела. Не приведи она сама этого человека в дом, в жизни бы не поверила, что именно его встретила на тропинке. Он опять — не меняясь — изменился до неузнаваемости. «Сколько у него лиц? Ладно, хоть свитер один».

— Где вы были? — обратился Эндо к Патриции.

Теперь спрашивал Эндо, и Патриция услышала. Разом все вспомнила, перехватила грозный взгляд Элен и попыталась отсрочить неминуемую расплату.

— Здесь сидела.

— Давно? — неумолимо продолжала Элен.

— Извини, не засекла времени.

И так как Элен сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха, Патриция перешла в наступление:

— А ты сама откуда явилась? Я-то думала — мирно спишь.

Элен не собиралась сдаваться.

— Ах вот как! Ты думала. Во сколько же ты прибрела домой, если даже не заметила, что меня нет?

— Во всяком случае, я пришла раньше тебя.

— Откуда пришла? — не замедлил спросить Эндо.

— С Лисьей горы, — объяснила Патриция, вновь устремляя на него сияющий взгляд и улыбаясь.

Эта блаженная улыбка уже начала раздражать Элен. Она сухо осведомилась:

— Можно узнать, с кем ты разговариваешь?

Ошеломленная Патриция слабым взмахом руки указала на Эндо. Элен посмотрела в ту сторону.

— Там никого нет. Это Мираж.

— Мираж?

— Конечно, мираж. Нам-то с тобой известно, что Эндо в плавании.

Эндо от смеха чуть не кувырнулся в воду.

— Мне кажется, что этот мираж сейчас своротит нам перила.

— Не волнуйся, к утру он рассеется.

— То есть как рассеется? — всерьез испугалась Патриция. — К утру? Что, отплытие шхуны отложили только до завтрашнего утра?

Элен безнадежно вздохнула.

— Утром я действительно должен буду уехать, — признался Эндо, но, заметив, как стремительно погасла улыбка Патриции, поспешил добавить: — Ненадолго. Я уволился со шхуны и теперь совершенно свободен.

Элен не дала Патриции погрузиться в новые приятые переживания.

— Соизволь все-таки объяснить, что случилось и где ты пропадала.

Патриция героическим усилием воли заставила себя думать не только об Эндо. И тут же воодушевилась вновь.

— Сегодня день чудес. Я бродила по разрушенной усадьбе и припозднилась. Хотела взглянуть на закат со ступеней Павильона. В поэме есть строки: «Тонет в алых волнах…»

Эндо посмотрел на нее с любопытством. Прожить несколько месяцев в Тайане и не заметить, как внезапно тут обрушивается ночь?

— Здесь же закат короткий, — чуть не по слогам отчеканила Элен.

— Я забыла, — обезоруживающе улыбнулась Патриция.

Элен выразительно посмотрела на Эндо — готовьтесь, то ли вас ждет впереди.

— И все же это было очень красиво, — продолжала Патриция. — У берега море сине-зеленое, дальше начинает темнеть, переходит в лиловое, почти черное, а потом снова меняет цвет — к розовому и алому. И алое солнце у самых волн! А возле Павильона — розовые стволы сосен, темная хвоя, бордовые листья кленов. Правда, все это я видела лишь несколько минут.

— Потом осталась в кромешной темноте, — подхватила Элен. — Фонарик, конечно, не прихватила…

— Я же не собиралась задерживаться, — начала оправдываться Патриция.

— А кто говорит, что собиралась?

— Ладно, ты тоже не засветло прибыла.

— Все же вы встретились, — напомнил Эндо, ― желая рассказать друг другу…

— Я не сразу смогла найти ворота. Да еще боялась переломать ноги в темноте. Бродила по усадьбе и вдруг увидала свет между деревьями. Представляете?! Кто-то разжег костер на Лисьей горе.

Эндо пересел на краешек стола.

— Тут ты, конечно, вспомнила об убийце и на цыпочках удалилась, — подсказала Элен.

Патриция опустила глаза.

— Вспомнила. И подошла ближе.

— Логично, — отметила Элен.

— Понимаешь, я стояла в темноте и была уверена, что увижу тех, кто сидит у костра, раньше, чем они — меня. Хотела посмотреть. Если они заслуживают доверия — попросить проводить меня вниз. Или просто одолжить фонарик — вдруг у них найдется.

— Благоразумная моя! — вздохнула Элен. — Продолжай.

— Ну, знаешь ли, — рассердилась Патриция. — Неужели я не смогу отличить честного человека от убийцы?

— Сможете. Когда он воткнет нож вам в горло. Раньше — вряд ли, — неожиданно жестко отрезал Эндо.

Луч света, падавший из окна, освещал его лицо — напряженное, почти гневное. Широкие черные брови были сдвинуты, губы туго сжаты.

Элен удивилась, вспомнив, как бесстрастно держался Эндо при первой встрече с Патрицией. Не давал себе воли? Почему — если она ему не безразлична? Или за три дня его чувства внезапно изменились? Что же их изменило?