Фредерик Дар - Елка в подарок

Вместе они ликвидируют парализованную Терезу Планкебле и закапывают в саду, густо засыпав негашеной известью, чтобы тело как можно быстрее растворилось в земле. Любовница Аквы занимает место убитой. Им остается ждать, когда и следов не останется от бедной Терезы. Затем они продают дом.

Отекшее горло дает о себе знать, и я сглатываю с трудом.

— Я уже сломал башку, думая об этом, маман… Конечно, это всего лишь версия, но она очень правдоподобна.

— Твое предположение мне кажется слишком смелым, Антуан.

— Что поделать — опыт научил меня: наше воображение не всегда способно угнаться за тем, что нередко предлагает сама жизнь!

— Возможно, но знаешь, что мне кажется неправдоподобным в твоей версии?

— Скажи скорей…

— Ты считаешь, что, закопав труп в саду, Аква рискнул бы сдать дом внаем? Ведь новые жильцы могли, копаясь в огороде, обнаружить страшную правду!

— Подожди, у меня есть еще одна мысль! Нет ничего лучше лихорадки, чтобы стимулировать мыслительный процесс.

— Тебе бы хорошо поспать, Антуан. Будь послушным мальчиком и померь температуру. Мне кажется, у тебя сильная лихорадка…

— Ладно, сейчас… Позволь мне закончить… Предположим, коварный Аква не убивал свою падчерицу до сдачи дома в аренду. Предположим, у него был сговор с жильцом… Он же знал, что перед ним бандит. Познакомившись с ним поближе, Аква просит Анжело найти кого-нибудь, чтобы тот замочил девицу. И макаронник соглашается по причинам, мне пока неизвестным. Если Аква и Равиоли сообщники, то тогда все ясно. Зная, что в саду уже лежит один труп, Анж преспокойненько закапывает там и Келлера!

Похоже, мой голос сел настолько, что маман решает закончить беседу. Она встает с кресла.

— Поспи немножко, Антуан.

Она целует меня в лоб, гасит свет и выходит. Через щели в ставнях в комнату прорываются солнечные лучи. День вступает в свои права и бесцеремонно напоминает о моих обязанностях. Наплевать! Я прячу нос в подушку и закрываю глаза.

Ну вот, приехали! У меня зашкалило за тридцать девять. Термометр категоричен, с ним не поспоришь. Маман встревожена, но одновременно и обрадована тем обстоятельством, что можно задержать меня хоть немного дома. Я в полном ее распоряжении, и она тихо колдует надо мной. Обычная батальная сцена: борьба с ангиной и гриппом. Эвкалипт! Приоткрытые ставни! Радио в соседней комнате приглушено до предела. В глубине души мне это очень нравится. Я как бы возвращаюсь в свое детство. Хочется, чтобы мне почитали вслух «Красную Шапочку», и я знаю, если буду послушным, мне дадут медовые конфетки — такие вкусные, пухлые, круглые, покрытые кристалликами сахарного песка и с жидкой начинкой.

Да, как когда-то… Тогда еще бандиты, убийцы и полицейские для меня не существовали.

Я слышу, как хлопает дверца машины. По той элегантной манере, с какой скрежещет гравий под ногами, догадываюсь, что через минуту в мое жизненное пространство (если так можно назвать нынешнее мое состояние) ввалится Берю.

И действительно, его голос заставляет дрожать оконные стекла:

— Так, значит, заболел наш баловник?

Фелиция уже успела сообщить в Контору это пренеприятное известие.

Толстяк вдвигается в комнату. Сегодня он похож на испорченный зуб. Двести граммов синего под глазом, нижняя губа треснула и вспухла, физиономия небрита, карман плаща оторван и болтается. Его галстук, обычно похожий на веревку, теперь напоминает разорванную велосипедную шину.

— Значит, чувствуешь себя разбитым? — сердечно спрашивает он.

— Этот вопрос скорее следует задать тебе, Толстяк! Трудно подобрать слова, чтобы описать твою физиономию.

Он снимает истрепанную ветрами и заляпанную жиром бесчисленных стоек шляпу.

— Да, сегодня я не в форме.

Все ясно, он опять вляпался в какую-то историю, можно и не продолжать.

— Ладно, хватит хныкать, выкладывай, какая катастрофа над тобой пронеслась?

— Да так, чепуха!

— Говори, я оценю!

В рассеянности он кладет шляпу на мою постель.

— Положи ее на пол. Мне и так хватает микробов в глотке, а из-за твоей бактериологической бомбы меня и вовсе прямиком отправят на кладбище.

Не без внутреннего протеста он подчиняется и умоляюще канючит:

— Можно присесть, а то ноги гудят.

— Садись.

Кресло под Толстяком в ужасе прогибается, и одна из пружин истерично вопит.

— Так вот, — запевает Берю. — Вчера я застрял у Адели…