Фредерик Дар - Елка в подарок

— А за что Равиоли замочил того, первого?

— Спекуляции золотом. Думаю, Равиоли решил заграбастать себе всю выручку без дележа. Ему срочно было нужно отдавать долги, так как он приобрел ночной бар со стриптизом и дело замыслил поставить на широкую ногу. Словом, деньги…

Наступает тишина. Мы стоим и смотрим друг на друга.

— Ну и как можно вылезти с наименьшими потерями из создавшейся ситуации? — спрашивает он философски.

Я пожимаю плечами.

— А что можно сделать? Ничего, Кийе! Я полицейский. Меня, может, и выкинут со службы, но по мне, как в старой доброй Франции, — истина превыше всего! Плевал я на вашего патрона, на вашу газету и…

— Подождите, я, кажется, нашел выход, — спокойно говорит он.

— Я не сомневался, что вы прекрасный советчик.

— Есть компромиссное решение: фифти-фифти!

— То есть?

— Я сознаюсь в убийстве Равиоли. Предлог легко найти: шантаж, например. Я потерял голову, испугался. За убийство гангстера мне дадут от силы лет десять! А на убийство моей жены вы закроете глаза. Как?..

— Невозможно, я это отчетливо вижу даже сквозь сомкнутые веки!

Он вздыхает и давит окурок в грязной тарелке.

— Тогда есть второй вариант.

— Браво! И какой же? Он пятится к раскрытому окну, вскакивает на подоконник, прежде чем я успеваю шелохнуться.

— Такое решение вам подойдет, комиссар?

Клянусь, этот миг — самый страшный в моей жизни, мне его не забыть до гробовой доски. Жизнь человека перед моими глазами поставлена на карту. В моей гудящей голове проносится, как молния, мысль. Все вяжется: покончивший с собой Кийе — выход из ситуации, устраивающий всех. Он пристрелил Равиоли, поскольку тот убил его жену, а до этого еще и замочил своего бывшего напарника.

— Это идея, но… — произношу я медленно.

— Благодарю.

И все — на подоконнике его больше нет. Я успеваю лишь прижать ладони к ушам. Но все равно слышу (или угадываю) страшный, глухой звук, какой может быть только от резкого удара человеческого тела об асфальт.

Я был не прав, когда думал, что ангину можно вылечить одной ненавистью к ней. Она отплатила мне, и я провалялся еще четыре дня с высокой температурой, распухшим горлом, — словом, получил весь букет. Разыгранный на моих глазах спектакль с кошмарным финалом тоже не прошел даром.

Утром на пятый день звонит телефон. Маман входит с испуганным лицом.

— Антуан, — говорит она, — звонят жены Пино и Берюрье. Вот уже четыре дня, как исчезли их мужья, и они спрашивают…

В моем теле раздается что-то вроде «плюх»! О, два балбеса! Занятый расследованием и своей ангиной, я совсем о них забыл. Они, должно быть, мхом уже покрылись в доме Пинюша, куда я их послал сидеть в засаде.

— Почему ты смеешься, Антуан?

— Сейчас объясню. Пойди скажи им, чтобы не очень радовались! Еще не пришло время обсуждать, какую пенсию они будут получать за своих мужей-легавых!