Фредерик Дар - Потому что красивый

Выключаю двигатель и выхожу из кареты.

Может ли признаться вам великий Сан-Антонио, что в этот момент у него пульсохрюндия на сто десять? Пустяк, скажете? Согласен. Но мой долг великого писателя сообщить вам об этом.

Слышу отголоски разговора, но не очень бурного. Решительно, все сходится: мы будем в узком кругу.

Дверь распахивает метрдотель-испанец с голубыми глазами и смуглой кожей.

— Маркиз! — восклицает Дороти, которая явно ждала, устремляясь на меня, как изголодавшаяся мышь на кусок сыра.

Господи, как эта вдовушка хороша! Одета во что-то воздушное с такими милыми белыми финтифлюшками повсюду. Макияж превосходен! Живопись на службе скульптуре! Сам Тициан должен поработать вместе с самофракийцами, чтобы сотворить головку, столь экспрессивную, которая одна и достойна репутации Ники.

— О, дорогой маркиз, — говорит она, — я начинала волноваться!

Акцент у нее очаровательный (настолько же, насколько в то же время американский). Но что за чушь я несу! Она же говорит со мной по-английски, стало быть, без акцента, ибо пользуется родным языком! Видите, за авторами нужен глаз да глаз! Не акцент, а улыбка у нее очаровательная. И как пылок взгляд! Она говорит мне взором все, что хотела бы сделать руками. В квадрате!

— Злюка, — выдыхает она, — не дать весточки все эти три дня.

— Прошу простить, — шепчу я, — важное дело вынудило меня совершить путешествие во тьму, туда и обратно.

— Куда же?

— В Лондон.

Проходим в дверь салона и, поскольку она из двух половинок, а обе на петлях, можете себе представить, легко ли это нам!

Блеск огней, серебра, хрусталя. Горы цветов! Стулья обиты бархатом. Картины, у которых только рамки стоят столько, сколько работа всех художников Монмартра.

Кланяюсь Инес.

Она, возможно, чуть поприветливее, чем прошлый раз. В черном. Слегка подмазана. Взгляд опять подозрительный, инквизиторский. А вот и ее муж… (подождите, найду бумажку с его именем…) Алонсо Балвмаскез и Серунплаццо подходит с протянутой рукой.

Ого! Он в белом смокинге! Я краснею. Что-то бормочу. Извиняюсь. Ничего более отвратительного, чем быть в лохмотьях на вечере, предусматривающем соответствующую одежду. Возвращаюсь к дамам. Мой личный самолет только что приземлился. Не было времени заехать в гостиницу, чтобы не опоздать. Предпочел броситься сюда, не переодевшись…

Это я, что ли, квакаю? Или словарная мельница в моем обличьи? Фразы продолжают вылетать, как дым из трубки, которую оставили на комоде. Не слушаю и не думаю, о чем трактую.

Сам не знаю, что несу!

— Я не знакомлю вас с аббатом Шмурцем, мой дорогой маркиз, вы его уже встречали здесь тогда утром…

— Ну, конечно, я… Шпр-р-р-з-зс… И… грф-ф-гтр-з-х.

Точно в мыслях у меня пробуксовка. Шум, треск, все идет вразнос. Что тут можно, сделать? Стать идиотом? Нагадить на себя самого и затем поглощать фекалии, вооружась маленькой ложечкой? А, вам кажется, что это вот то самое? Никаких других приемлемых решений? Правда?

Хорошо. Надо подумать…

Красавчик Алонсо подводит меня к двум персонажам, стоящим поодаль.

Двум персонажам, которых я обнаружил в момент рукопожатия с «аббатом», что и мотивировало мое церебральное расстройство, торнадо в голове, тайфун внутри.

— Маркиз Сан-Антонио! — громогласит этот гусь-лебедь.

Его рука движется от меня к собеседнику.

— Доктор Прозиб из Берлина.

Пожимаю руку Мартина Брахама, как будто речь идет о порции хека, которая не попала на свидание с майонезом. Мартин Брахам, вы его знаете, убийцу!

— Очень приятно познакомиться, — уверяет Маэстро.

— Очень, очень, действительно, очень!

Трясем друг другу пять долго, крепко, солидно, как будто качаем ручку насоса.

Смотрим друг на друга. Он улыбается. Вы видели, как улыбается змея? Змея в очках? Очковая змея? Я впервые.

— Позвольте, маркиз, представить профессора Кассегрена из Парижа, которого вы должны знать по его репутации, полагаю.

Еще бы я его не знал, профессора Кассегрена. Я встречался с ним в разных местах и даже множество раз.

Он совершенно не похож на господина, которого мне представляют. Кассегрен вальяжный, высокий, беловолосый, в очках в золотой оправе.

Тогда как Берюрье…

Нет смысла описывать его вам. Вы все о нем знаете.

Толстяк сегодня бледноват в своем черном костюме с орденом Почетного легиона в петлице. Он как новенький.

— Приятно иметь удовольствие познакомиться с вами, маркиз, — роняет он, как старый лорд роняет свой монокль.