Валерий Осинский. - Предатель.

На Аспинина посмотрели радушно, а узнав, что он близнец Валеры, придвинули ему стул. Стол заведующего у окна пустовал. Андрей сел у двери.

– Какая повестка, Аллочка? – спросил лаборантку высокий парень.

– Начало года, Олег Анатольевич, – девушка пожала плечами, не отрываясь от документа. – Владимир Палыч просил всех обзвонить. Он скажет.

– Вот черт! Мне сегодня надо еще в… – парень что-то невнятно пробормотал.

В комнату энергично вошел мужчина лет шестидесяти. Он был коротко острижен, с пухлыми щечками и припухлыми веками. Мужчина энергично протянул Аспинину руку, представился: «Степунов», – и опустился за рабочее место. Олег тоже сел. Степунов был в галстуке и бежевом пуловере, молодившим его.

– Дамы и господа, – переплетя пальцы, сразу перешел заведующий к делу, – это брат Валерия Андрей. Валерий наш товарищ. Он попал в беду. Ему надо помочь. Общие вопросы потом, чтобы отпустить Андрея.

Степунов вкратце рассказал о том, что произошло, и назвал это «бредом».

– Андрей, вы что-нибудь добавите? Сидите.

Аспинин изложил суть беседы с разведчиком в Дрездене и рассказал об обысках. Говорить о «физическом устранении» он посчитал неуместным.

– Его могут обвинить в антигосударственной деятельности, – закончил Андрей.

– Из-за яблок или из-за рукописи? – иронично спросил сутулый старик в черной водолазке. – Чепуха какая-то!

– Вадим Евгеньевич, если человека держат в психушке, это серьезно, – сказал Степунов.

– Я понимаю. Но кто написал обращения и прочую ерундистику?

Опустив любовные страсти, Андрей рассказал о детях священника и «организации».

– У нас сажали за меньшее, – проворчал старик в костюме и с носом картошкой. Его звали Борис Андреевич.

– Дети Арбата какие-то! Ваш брат занимается политикой?

– Вадим, тебе же объяснили – это провокация. Я так понимаю, наше заключение избавит Валерия от натяжек в деле, – сказал Борис Андреевич.

– Если изъяли все бумаги, откуда у вас рукопись? – спросил чернявый мужчина в рубашке с короткими рукавами.

– Мне ее передал Ушкин.

Тишина загустела. Где-то внизу на первом этаже хлопнула дверь.

– Игорь Иванович, помочь просила Назарова, – проговорил Степунов. – Ушкин, конечно, мразь. Но есть же в нем что-то от порядочного человека.

– А если это провокация против кафедры?

– Тогда мы станем безработными, – иронично протянул Вадим Евгеньевич.

– Или сидельцами, – пошутил Борис Андреевич.

Никто не засмеялся.

– Владимир Павлович, я ехал из-за города с двумя пересадками, – серьезнее забасил Борис Андреевич. – Могли без меня! Вписали бы мою фамилию в протокол.

– Борис Андреевич, это не заседание кафедры в обычном понимании. Я не могу неволить вас подписывать какой-либо документ или подписывать его от вашего имени. Здесь каждый решает сам. Последствия нашего выступления предсказать трудно. Сейчас, по существу, решается вопрос о свободе мнения ученого. Нашего товарища. Наконец, помимо Валерия есть много вопросов.

– Но ведь это, насколько я понимаю, не научная работа? – встревожился Олег.

– Нет, это неоконченное художественное произведение.

– Тогда какое мнение мы можем составить? У нас же не редколлегия! И потом, как будет называться сей документ, и что с ним делать?

– Кафедре случалось выдвигать художественные работы на литературные премии. А это назовем, м-м-м, – Степунов подумал, – открытым письмом. Куда направить – решим.

Все молчали.

– Дело это необычное. Страну потихоньку превращают в полицейское государство, и даже банальное хулиганство теперь можно подвести под политику. Валерий поступил благородно. Ему надо помочь. Рукопись читали я, по моей просьбе Вадим Евгеньевич, бывший научный руководитель Валерия, и Игорь Иванович.

– Я тоже просмотрел, – пряча улыбку в усы, проговорил мужчина с длинными волосами и в очках с толстыми линзами.

– …И Сергей Романович.

– Хоть о чем работа? – спросил Олег, нервно поправляя очки на переносице.

– Насколько я понимаю, это апокриф, – сказала женщина в роговых очках. – И помимо вопроса о праве ученого на собственное мнение, сейчас мы должны решить каждый для себя этическую сторону дела: могу ли я, если это противоречит моим убеждениям, отстаивать точку зрения, которой не придерживаюсь. Я могу так поставить вопрос?

– Да, конечно, Наталья Васильевна, – ответил Степунов.

– Тогда я бы воздержалась от участия в обсуждении. Только поймите меня правильно.