Валерий Осинский. - Предатель.

– О-о? – протянул Дима. – С дарственной подписью. Аспинин…

Алена поднялась, мягко отняла и спрятала книгу в рюкзак.

– Это он? – играя желваками, спросил Бельков.

Девушка молча села на место.

– Пойдем-ка, Ксюш, я покурю, а ты чайник поставишь, – проговорил мастер.

Дима понял, что совершил бестактность, и вразвалочку отправился за родителями.

Аркадий притулился у окна, не рискуя оставить двоих наедине.

– Ты знал? – спросил Никита. Он нарезал яблоко дольками.

– Если ты спросишь меня или Аркадия еще что-нибудь, я уйду! – щеки девушки пылали.

– Значит, знал! – Никита покривил губы подковой вниз и бросил на стол яблоко и нож.

– Никита, ты мне друг, – сказала Алена. – Но вместе нам плохо! Мы выросли.

– Понятно! Бить черножопых, писульки писать Патриарху – детство! А…

– Слушай, братан! Прекращай гонки! – неохотно проговорил Аркадий. – Аленка права – детство закончилось. И Аспинин тут не при чем!

– Тогда расскажи, за что ты накатал на него цедулю! Или сходил к проходной, поучаствовал в революции – чистеньким стал?

– Какую цедулю? – встревожилась Алена.

Никита понимал, что теряет любимую девушку и друга, но его мучила ревность.

– Ладно, Алена, слушай! – спокойно сказал Аркадий, и, не меняя позы, выложил сестре, как в школе отправил донос на Аспинина Патриарху о повести. – Доволен?

Никита сидел красный.

– Валерий Александрович знает? – спросила Алена.

– Нет. Кляуза не дошла. Во всяком случае, ответа не было.

– Хорошо, Никита. Останемся вместе, – тихо проговорила Алена. Глаза ее стали колючими, какие бывали у отца, когда он сердится. – Будем ходить на рынки избивать кавказцев. Или вступим в «православный корпус» «нашистов» под водительством патриарха. Станем пакостить людям за то, что они думают иначе. Всех заставим маршировать строем. А дальше что? Я хочу любить. Иметь детей. Заниматься любимым делом и никому не мешать! А ты, чего ты хочешь, Никита?

– Я? – он подумал. – Нормально жить! У вас есть папа. У папы – приход. А моя мать, с высшим образованием, после основной работы полы моет, чтобы я учился! Помнишь, Аркаша, ты в школе написал, что надо всех Путиных к стенке ставить…

– Я этого не писал, – неохотно отозвался друг.

– …а теперь зассал! Сытая жизнь тебя приласкала. А я с премьерами буду договариваться не из их милости. Его счастье, что сегодня он не выполз к толпе!

Бельков выложил на стол лимонку. Алена, побелев, уставилась на гранату. Никита, удовлетворенный ее потрясением, запихнул лимонку в рюкзак.

– Хорош рисоваться! Ты ее хотел напугать? Напугал! – сдерживая раздражение, сказал Аркадий.

– Скоро у нас будет оружие, чтобы покончить с Кремлевской мразью. А с кем ты останешься?

– У кого “у нас”? Каляев! Или Саша Ульянов? Проще пролить за народ чужую кровь, чем свою.

– Оставь проповеди своему папе! Я их наслушался!

Бельков поднялся. Завязал рюкзак.

– Прости, Аленка, – проговорил он. – Просто…просто я так тебя люблю. И тебя Аркаша… – ком давил горло и, чтобы не заплакать, он накинул рюкзак на плечо и вышел.

Утром Каланчевы уехали в Москву. Дорогой почти не разговаривали. Лишь раз Алена спросила:

– Про кого говорил Никита? Про Сережку Ерофеева?

– Не знаю. Наверное, – буркнул брат.

Больше Алену это не занимало.

Вечером Саша заглянула к дочери. Алена с томиком Ахматовой на коленях, у окна грустно смотрела на закат. С двумя черными косами и в сарафане, таком же, как на дочери, Саша походила на старшую сестру Алены. Мать присела на край тахты.

– Мы с отцом хотели поговорить с тобой. О Валерии Александровиче.

– Аркаша сказал? – Алена покраснела.

– Нет. Мы сами видим. Ты все придумала себе, Люся. Это пройдет. Не наделай глупостей.

Алена спрятала лицо у матери на груди и проговорила сдавленным голосом:

– Он не любит меня! Только не думай о нем плохо. Он ни в чем не виноват.

Саша погладила дочь по волосам и поцеловала в голову.

– Представь, что у него взрослая дочь. А папа не может ездить сюда из-за нее.

Алена закивала, прижавшись к груди матери. Ее щеки горели.

– Я знаю, мусичка! Знаю!

– Не ставь его в глупое положение! И не гони Никиту. Он хороший парень.

– Мама, я не люблю его!

– Это не игрушки: хочу – люблю, хочу – нет! Что ты сделала для вашей любви? – Саша еще раз погладила дочь по волосам. – Не спеши, Люся. Все образуется.

После разговора с матерью Алене стало легче. Но когда Аспинин в августе неожиданно зашел к Каланчевым, она едва не задохнулась.