Валерий Осинский. - Предатель.

Шапошников проворчал, что он не принимает решений, но копию открытого письма «предоставить может». И, отменив все дела, Ушкин помчался за документом…

Теперь он решил бить наверняка, не давая опомниться.

– Владимир Павлович, вам знаком этот документ? – проговорил Ушкин, едва сдерживая победную улыбку. Он развернул тонкую папку с тремя отпечатанными листочками и подвинул ее на край стола так, чтобы Степунов вынужден был подняться и подойти.

– Что это? – спросил заведующий.

– А вы почитайте!

Степунов сделал два шага, повернул папку к себе, на мгновение приставил очки к глазам и небрежно отодвинул бумаги.

– Что все это значит? – спросил он надменно, усаживаясь на место и пряча очки в карман.

– Это я хотел вас спросить, что это значит? Документ мне в выходные передали сотрудники ФСБ. Сами понимаете, что такая срочность, – соврал он, – обусловлена серьезностью дела. Мне стоило огромного труда упросить этих товарищей не давать ему официальный ход. Пока мы не разберемся внутри института.

– А причем здесь институт? Это частное мнение людей, подписавших документ. И не более того, – стараясь не терять хладнокровия, проговорил Степунов. – Вы знаете обстоятельства, в которых оказался Аспинин. Он защищался у нас. Это наш товарищ. И мы выразили свое мнение в его поддержку. Непосредственно к кафедре, как академической структуре, это не имеет никакого отношения.

– Вот и выясним. На ученом совете.

Степунов молчал. Он не разбирался в уголовном праве. Но угадал: если за дело так рьяно ухватились, следовательно оно того стоит. Для «них»! Профессор мысленно клял себя за то, что не послушался Вадима, пренебрег «мелочами» и не сочинил текст заседания кафедры с какой-нибудь формальной темой. Теперь самое лучшее было немедленно, по возвращении в кабинет, вымарать протоколы. Он клял себя за свое мальчишество и за то, что позволил втянуть себя в эту глупейшую авантюру. Лишь сейчас профессор почувствовал всю серьезность произошедшего с Аспининым и испугался того, что система надзора государства за людьми, система, к которой интеллигенция привыкла относиться с пренебрежением, в действительности никуда не делась, а, как исхудавший больной после изнурительной болезни, обросла новым мясом.

– Это не может быть предметом обсуждения на ученом совете, каким бы карманным он у вас не был! – наконец сказал Степунов.

– Вот это мы и обсудим. То есть – работу кафедры. А не личное мнение ваших сотрудников по частному делу.

– На каком основании?

– На том основании, что кафедра взяла на себя функции вне ее компетенции. Словом, протоколы заседания мне нужны для ознакомления немедленно, Владимир Павлович.

– В том виде, в котором они сейчас находятся, это невозможно. Документы надо оформить. Я предоставлю вам их к заседанию ученого совета, как вы его называете…

– Владимир Павлович, вы, очевидно, не понимаете всей серьезности положения. В тексте письма содержаться экспертные оценки художественного произведения. Экспертизу дала ваша кафедра. На каком основании? Со мной связался следственный комитет при прокуратуре, – Ушкин едва не проболтался, что сам звонил туда по совету Шапошникова. – Их эксперт нашел, что в отрывке содержится глумливое отношение к писанию, к чувствам верующих, прочая ерунда. Это теперь антигосударственное преступление. Не нам судить о степени вины Аспинина. Может, все еще обойдется. Но я не могу позволить превратить институт в площадку для политических ристалищ. Это творческий вуз, а мы отвечаем за обучение студентов. Хотите заняться политикой? Пожалуйста! Вне этих стен.

– Как это понимать?

– В приемной, – вы, наверное, не обратили внимания, – заговорщицки понизил голос Ушкин, – ожидают двое. У них постановление на выемку всей документации кафедры. Я попросил их обождать, пока мы с вами переговорим. Безусловно, на ученом совете всерьез никто не станет обсуждать ваше письмо. Но в наши внутренние дела их, – показал ректор подбородком на двери, – посвящать не надо. Поймите, Владимир Павлович, у нас нет времени переписывать или уничтожать протоколы заседания. Выемка документов будет произведена сейчас же. Даже если в протоколах нет ничего крамольного, сам по себе факт налета жандармов на институт отразится на его репутации. Мы оба понимаем, что Аспинин не написал ничего существенного. Но их интересует антигосударственный сговор! – Ушкин постучал пальцем по папке. – Понимаете?