Инесса Ципоркина - Ужасно роковое проклятье

После моей реплики у рыжего обалдуя тоже в глазах льдинки появились. Ему, правда пришлось хуже, чем мне: он подолгу жил у друзей, уезжал в другой город, даже пытался завербоваться на север. Ох, уж эти родительские попытки обтесать чадо под свои честолюбивые мечты! Конечно, если предки любят свое дитятко, им еще удастся спасти отношения после неминуемого конфликта. Я-то с родней помирилась! Не сразу, впрочем, лет пять пришлось от них отдохнуть. Бывает и хуже: если ребенок — объект эксперимента, тогда все, семью ждет война до победного конца. Конца всяких отношений.

Иосиф сочувственно кивнул, вспоминая:

— Было дело. Муштровали тебя, конечно, как служебную собаку. За исключением того, что овчарку не заставляют заниматься музыкой и балетом, и еще учить три языка с тремя репетиторами одновременно. Удивляюсь, почему ты вообще из дому не сбежала?

— Я же тоже была перфекционисткой, по молодости лет! — усмехнулась я, — Это уже потом, когда миновал тинейджерский период, пора весенняя, появилась недобрая мысль: а не удавиться ли мне, чем без конца лямку тянуть?

Как странно было тогда осознавать, что жизнь моя не мне принадлежит, а фамильной гордости, которую я обязана поддерживать ныне и присно, во веки веков, аминь. Кстати, именно дедуля первым не выдержал зрелища моих мучений. Он и нашел отличный выход: прямо в моем присутствии начал потешаться над тетей Жо, припоминать разные байки из семейных летописей. Тогда-то и выяснилось, что основная черта Хряпуновых — сибаритство во всех его формах. Кто-то обжорством страдает, кто-то винопийствует, дамы манкируют домашними делами, дети отлынивают от занятий. Так дед спас меня от верного острого переутомления, ставя всех в щекотливое положение своими намеками. Я рассказала парням о характеристике Хряпуновых, бесстыдно разглашенной престарелым шутником к ужасу всех фанаток фамильной чести.

— Откровенный и язвительный старичок был твой дедушка! — восхитился Данила, — Но кого он мог шантажировать? И чем именно?

— Наверное, того самого человека, который его возил ажно по двум континентам? — предположила я, вспоминая длинный список мест, где довелось побывать моему непутевому родичу, — Но имени его он никогда не упоминал. И ни слова насчет дружбы, единства интересов, философских бесед и прочего "слияния в экстазе".

— Может, он у какого-нибудь богача в слугах обретался? — предположил Даня, — А потом твоему деду неловко было сознаться, что он служил дворецким… или лакеем.

— Не думаю! — пожала я плечами, — Ты дедушку не знал. Он так смешно умел описать свои оплошности и непристойные проказы, и смеялся потом вместе со всеми… Ему наше до маразма захваленное дворянство даже приятно было в комическом свете выставить. Остальных Хряпуновых откровенно презирал, за напыщенность. И карьеры лакея дедуля бы не скрывал — напротив, использовал бы как мулету.

— А что известно о таинственном дедулином покровителе? — сосредоточенно спросил Данила, нахмурившись, словно прокурор, — Хоть какие-нибудь данные сохранились? Молод он был, или стар, русский или инородец, дворянин или промышленник? Неужели ничего?

— Я спрошу тетку, она довольно долго в документах копается. Наверняка были и письма, и дневники всякие, — задумчиво протянула я, пытаясь уловить что-то легкое, ускользающее из памяти.

У меня возникло такое ощущение, будто я все время что-то забываю, что-то важное…

— А что с безопасностью тети, как там ее, Невыговоридзе? — опасливо поинтересовался Даня, — Ведь компромат вековой давности в семейный архив мог затесаться. Что у тебя документов нет, преступник понял уже. Он твое имущество — что движимое, что недвижимое — уже облазил. Ему бы за твою родню приняться — давно пора!

— Если мы додумались, то и эта мразь догадается, — испуганно согласился Оська, — Соня, он мог узнать ее адрес?

— Еще как! — вскрикнула я, — Записная книжка в сумке, склерозник у меня на столе, органайзер на бюро — и везде ее телефон, адрес… и записи всякие: "Отдать Жо дедов хлам" и три восклицательных знака. Аллах всемогущий, если он ее еще не убил, я священный хадж совершу, до самой Медины!

— Уймись, — строго приказал Оська, — Не паникуй! Вероисповедание менять незачем, оставайся христианкой и помолчи хоть минуту. Даня, к этой архивистке надо съездить. Хотя бы позвонить для начала, предупредить ее, что ли? Если она нам поверит, конечно, — он вопросительно посмотрел на меня.

Я кивнула и бросилась к телефону. Но кроме длинных гудков так ничего и не добилась. То ли Жозефины не было дома, то ли она была не в состоянии ответить. Сидеть дома, обрывая телефон, и гадать, не случилось ли с ней чего, было невыносимо. И мы поехали к тетке, все втроем.