Инесса Ципоркина - Ужасно роковое проклятье

— У вас прелестное произношение и очень симпатичный акцент, — галантно заявил Кавальери, — Вы, русские, выделяете звук "а", вот и все!

— Это типичный московский говор, — увлеченно объясняла я, демонстративно повернувшись спиной к огненным взорам Дармобрудера, грозившим прожечь на мне кофточку до самого белья, — В разных регионах России выделяются разные звуки, и столичных жителей это бешено раздражает.

— Мы все немного ксенофобы. Поэтому чуждые привычки и нравы любому человеку покажутся невежеством… или насмешкой. А эти… гм, художники, — Франческо перевел разговор на животрепещущую тему, — они всегда так странно себя ведут?

— Надо же им почувствовать себя оригиналами! Хотя в чем-нибудь — если не в художественной манере, то хотя бы в манере поведения! Вот они и чудят… — ляпнула я, позабыв про стратегию убеждения, что пятеро неумытых придурков — венец отечественного культурного развития.

— Вы откровенны! — насмешливо заметил Франческо, пока я смущенно покашливала, как делает всякий совершивший оплошность, — Или вы случайно выдали мне профессиональный секрет? Погодите, не отвечайте, я сам догадаюсь… Обладая умом и тонким вкусом, вам нелегко работать с человеком, который, скажем, на искусство смотрит несколько иначе, а вкусом не обладает вовсе. Не расстраивайтесь: все деловые люди безграмотны и тривиальны, ваш шеф — не исключение. Наверно, тяжело жить среди равнодушных? — он проникновенно заглянул мне в лицо, и у меня закружилась голова.

— О да, конечно! — клянусь, слова вырвались у меня быстрее мысли!

— Знаете, Петрарка сказал, потеряв возлюбленную и друга: "От стран Восхода и до стран Заката я не найду того, чего лишен". Одиночество — самая внезапная из бед, и самая мучительная! — Кавальери нежно улыбался и ласково, но крепко придерживал меня за локоток.

Так, сейчас я растаю прямо посреди зала и растекусь огромной лужей клубничного сиропа. Франческо, конечно, ведет себя ужасно театрально и чересчур роково, наподобие сериального соблазнителя невинных инженю. Ах, этот безнравственный персонаж мне всегда нравился больше, чем образ чистого, положительного юноши, хранящего верность невесте и своим ночным поллюциям! Я таю, и не надо меня спасать… Но тут, в опасный для моей морали момент мы, наконец, миновали все четыре зальца основной экспозиции. Правда, с некоторым опозданием. Обрывая столь волнующую для нас беседу, открылся самый дальний, пятый зал — выставка поделок пяти инвалидов от искусства. С чувством глубокого сожаления пришлось вернуться к своим нелегким обязанностям.

И тут я решила: коли у Дармобрудера, как у Маяковского, "любовь одноногих вызывает восторг", то пусть он сам и разливается соловьем. Не могу я хвалить моральных уродов в присутствии нормальных людей: дифирамбы дают уродам ложные представления. Дармобрудер аж поперхнулся, когда услышал, что слово предоставляется ему, любимому. Я с мстительным наслаждением наблюдала за усилиями босса: он потел, словно пингвин в Африке, стараясь объяснить, чем же демонстрируемые произведения так чудно хороши. Перед обедом итальянцы узрели набор провинциальных поделок первый раз — вскользь, пробежкой. И вот теперь тот же набор им показывали по-новой — сами авторы пресловутых произведений. Как только бедолаги дважды выдержали мерзкое зрелище патологических "шедевров"? В кинематографе такие ужастики получают ярлык "особо жестоких", чтобы люди с тонкой нервной организацией могли с самого начала отказаться.

А поведение дармобрудеровских прихлебателей! Мыльцев зудел про "кастово-реинкарнационный смысловой оттенок восприятия" и "плотность вытесненного пространства воспоминаний" — и бедный переводчик кряхтел, подыскивая адекватные этой ахинее итальянские слова. Веревкина с лицом мучимой похотью лягушки, которой не суждено стать царевной, теснила в угол Чингьяле, а у адвоката от ее лосьонно-телесного запаха, похоже, назревал желудочный спазм. Табуреткин все еще терзал смертельно утомленную его знаками внимания синьорину Брилла. Мокростулов с Подмундировым на два голоса подпевали Мыльцеву в самой елейной тональности.

Удивляюсь, почему Кавальери-старший, узрев весь этот дурдом, не сказал решительным голосом: "Баста!!!" и не увез своих партнеров подальше от "Комы-АРТ", пока они тоже не рехнулись. Но, может быть, надо лишь немного подождать? Вот руководитель итальянцев поднял руку, призывая всех к молчанию. Гнусные инсинуации Дармобрудера и его дармоедов моментально прекратились. И тут Кавальери произнес слова, которых от него не ждал никто, даже мой шеф: