Оксана Обухова - Очки для близости

— Нелепое сочетание, — заметила я.

— Он весь нелепый, — глубокомысленно согласилась няня. — Весной поскользнулся на мокрой черепице, рухнул вниз, чуть шею не сломал. Четыре месяца в больнице на вытяжке пролежал. Пока его не было, комнату быстренько отремонтировали, поменяли обстановку и переселили в нее прежнюю гувернантку. Теперь тебя, чтоб Генка не ныл.

— А где прежняя гувернантка?

— Ее Флора съела.

— Как это?!

— Потом поймешь. Пошли скорее, слышишь, мотор загудел? Это англичанина увозят. Урок окончен.

Дети встретили меня равнодушно. А я убедилась в несправедливости пословицы о яблоне и яблоках. По моим воспоминаниям, Дмитрий Максимович был мужчина шумный, резвый и задиристый. В его доме я ожидала встретить двух сорванцов в духе Марка Твена и приготовила для первого знакомства несколько хлестких фраз. Экспромты выручали меня редко, и прежде чем быть представленной ребенку, я проводила предварительную беседу с родителями. Чего от меня ждут? Какие цели ставят?

С близнецами Максимом и Филиппом все и сразу пошло наперекосяк. Предварительной беседы с родителями не состоялось, вид двух затурканных мальчишек был для меня полной неожиданностью, и представляла меня детям нянька, что совершенно губительно для авторитета воспитателя.

— Макс, Фил, познакомьтесь, это Мария Павловна. Мария Павловна, тот, что с пятном краски на брюках, — Филипп, тот, что с царапиной на лбу, — Максим.

И все. Никаких вам, господа, китайских церемоний.

Софья убежала по своим делам, а мы остались в огромной детской комнате. Тишина стояла такая, что было слышно жужжание мухи.

Я присоединила свой голос к гудению насекомого.

— Покажите мне, пожалуйста, парк, мальчики.

Экспромт сработал, дети оживились и заскакали в поисках панамок.

В августе прошлого года парк стал моим союзником. Покидая старинный дом, мальчики забывали о шипении мадам Флоры «тише, тише, у меня от вас голова болит», не натыкались на строгую Тамару Ивановну «а вы руки помыли?» и избегали встреч с отцом «ну как, бойцы, пошумим?!».

Дмитрий Максимович растил из сыновей мужиков по своему образу и подобию.

Он болезненно искал в них не внешнее сходство, тут природа не поскупилась, а самого себя. Он ждал содранных о заборы коленей, поломанных велосипедов, рогаток, воплей и боя подушками. Сдержанность мальчиков он принимал за инфантильность, осторожность — за трусость, а хорошие манеры — за бабские причуды.

Огромный, шумный отец действовал на мальчиков парализующе. Переступая порог детской, Дмитрий Максимович заполнял собой все свободное пространство, его было слишком много. Все остальное в его присутствии мельчало, сворачивалось. Дети замирали и, стиснув зубы, выдерживали подбрасывания к потолку, щекотку толстыми пальцами (думаю, это было скорее больно, чем смешно) и предложения «пошуметь».

Карлсона из Дмитрия Максимовича так и не получилось.

Перелом наступил зимой.

У Филиппа были несомненные способности к рисованию, если не сказать талант.

Он мог часами простаивать у мольберта, пока более резвый Максим носился за котом и ломал игрушки.

В тот день мы с Софьей перенесли в классную комнату аквариум, установили его на постамент, и сосредоточенный Филипп пытался «поймать воду». Мои намеки на то, что это рановато для шести лет, заставляли его только морщиться.

В коридоре раздались шаги отца. Максим юркнул за штору, Филипп продолжал наблюдать за рыбками и чуть вздрогнул, когда Дмитрий Максимович начал с порога:

— Как дела, огольцы?!

В тот же момент сын развернулся к отцу, топнул ногой и завопил не менее громко:

— Чего ты орешь?! Всех рыбок распугал, черт! — В сердцах швырнул кисть, оттолкнул папу с порога и выскочил из комнаты, хлопнув дверью.

Дмитрий Максимович поскреб затылок, произнес «кхм» и удалился на цыпочках.

— Вот это да-а-а, — произнес Максим где-то в районе штор.

После этого случая дети начали воспринимать своеобразную манеру общения с отцом как необходимое, но терпимое неудобство. Максим пару раз пнул папу ногой в живот при «пытке щекоткой», отец только хрюкнул довольно. Филипп «случайно» дернул папу за ухо, летя из-под потолка.

— В обиду себя не давайте, парни, — приказал отец и несколько успокоился.

В начале марта Дмитрий Максимович зашел ко мне в комнату, впервые за восемь месяцев, и попросил спуститься с ним в гараж.

Там он указал мне на черный с серебром миниатюрный «Форд» при двух дверцах и сказал: