На дороге нас нагнал всадник — рослый афганец с военной выправкой. Усы афганского кавалериста грозно топорщились, а глаза грозили просверлить во мне две дыры. Я изъявил желание приобрести у него лошадь. Он ответил, что животное не продается. На что я сказал, что заплачу ему золотом тройную или даже пятерную цену. Он ответил, что золото ему ни к чему, а вот конь очень даже нужен. Я пообещал ему оплатить дорожные расходы до Кабула. Он заявил, что держит путь только до своей деревни, что в нескольких милях отсюда. Тогда я предложил взять у него коня в аренду с тем, чтобы он потом смог в любое удобное для себя время забрать животное в Кабуле, и посулил возместить золотом все его неудобства. Он заметил, что если бы ему понадобилось мое золото, он мог бы просто-напросто дождаться, когда я и моя женщина умрем от жажды, и вернуться.
Тогда я вынул русский пистолет и приказал ему слезать с коня, добавив, что в противном случае пристрелю его как собаку. Кавалерист обратился за подмогой к своей винтовке, а я нажал на спусковой крючок и отстрелил ему мочку. Он приложил палец к раненому уху, удостоверился, что на кончике пальца осталось пятно крови, и спрыгнул со своего коня.
— Ты метко стреляешь, kazzih, — уважительно признал он. — Мой конь — твой.
Он отдал мне также винтовку, одежду и фляжку с водой. Я постеснялся признаться, что никакой я не меткий стрелок. Целился-то я ему вовсе не в мочку, а в лоб, потому что когда на моих глазах здоровенный мужик вынимает винтовку с явным намерением меня пристрелить, хочется не просто попугать его, а нанести урон посерьезнее. Так что этому афганцу просто повезло, что я промазал.
Выяснилось, что Федра никогда в жизни не каталась на лошади. Я сначала посадил ее боком, чтобы она свесила обе ноги, но после нескольких миль ей это надоело, и она перекинула ногу через спину коня, усевшись как полагается. Я сидел позади Федры и наблюдал за ней, и через несколько минут разгадал ее задумку. Дыхание ее участилось, и в такт подпрыгиванию нашего скакуна она тоже начала подпрыгивать, вовсю работая бедрами и издавая тихие протяжные стоны, а потом наконец издала громкий вопль и рухнула на шею коню, вцепившись ему в гриву.
Всю дорогу до Кабула она этим занималась.
Прибыв в столицу, мы оставили утомленного коня на какой-то улочке и сбежали. Полагаю, бросать лошадей на произвол судьбы -занятие дурное, и наверняка есть какой-то закон, запрещающий это делать, но во-первых, коноизбавление вряд ли гнуснее конокрадства и, во-вторых, есть у меня ощущение, что кто бы ни прибрал этого коня к рукам, поступил не хуже нас. Что касается меня, то я просто мечтал поскорее избавиться от этой лошади. Я себе натер седельные мозоли, так это, наверное, называется. Впрочем, никакого седла у этой коняги не было, так что скорее можно сказать, что я заработал конскоспинные мозоли, если конечно таковые существуют. Во всяком случае, в моей практике я с ними столкнулся впервые. В общем, я ковылял, морщась от боли и широко расставляя ноги, и чувствовал себя прескверно. Федра тоже немного ходила врастопырку, но уж не знаю, чем это было вызвано — многочасовой ли поездкой верхом или двухмесячным пребыванием в анарадарском борделе. Кривизна ног — профессиональное заболевание maradoosh.
— Я буду скучать по этой лошадке, — призналась Федра по дороге к дому Амануллы.
— Не сомневаюсь!
— Никогда не думала, что между лошадью и человеком может установиться такая тесная связь.
— Ну да, связь!
— Я имею в виду…
— Я знаю, что ты имеешь в виду!
— Эван, это сильнее меня.
— Да уж понятно.
— Мне только надо…
— Понятно.
— Ты ж всегда меня хотел. В Нью-Йорке, у себя дома…
— Да уж помню.
— Я только…
— Перестань.
— Может быть, мне лучше покончить с собой?
— Ну, давай!
— Эван, ты это серьезно?
— Что? — Тут я отвлекся от своих мыслей. — Нет, не стоит. Я просто задумался о другом. Не надо кончать с собой. Все будет хорошо. Поверь мне. Все наладится.
— Но ты меня не хочешь. Ты проехал полмира, чтобы спасти мою жизнь, и теперь ты меня совсем не хочешь.
— Я себя пересилю.
— Ты меня терпеть не можешь!
— О боже. Да нет же!
— Нет, я понимаю. Ты проехал тысячи миль, ты забрался в самую глушь Афганистана, чтобы спасти меня от удела худшего, чем смерть, и вот ты понял, что в душе я самая настоящая шлюха. Ведь так?
— Нет.
— Так, так! — канючила она.
Тут я рассвирепел и заорал:
— Да можешь ты хоть минуту помолчать? Этот хренов городишко кишмя кишит русскими. За каждым углом притаилась шайка сумасшедших кровожадных русских. Во всем этом дурацком городе у меня есть только один добрый знакомый — человек, который одолжил мне машину. И теперь я вынужден ему сказать, что машины больше нет и что он ее больше никогда не увидит…
Читать дальше