Картер Браун - Доброе утро, Мэвис!

— Зачем вы пришли? — закричала я. — Чтобы убить меня? Может, в этой ситуации мне надо было осенить себя крестом? Я ничего не соображала.

— Я умер, но я существую, — опять начал вещать мистер де Шен. — Вуду оживили меня. Я могу передвигаться среди людей и общаться с ними. Я зомби. Я ничего не чувствую. Слушайте меня, Мэвис.

— Но чего вы хотите? Я скончаюсь от этого кошмара! Я выпрыгну из окна! Я позову полицию!

Мои стенания отскакивали от полутрупа, как горошины от стены.

— Мэвис, вы должны знать. Я пришел, чтобы вы знали.

В это мгновение он коснулся моей руки. Я дико вскрикнула: рука покойника была, как лед.

— Мэвис, мы оба оказались бессильны перед могуществом вуду. Буду наказали меня за то, что я поделился с вами своим секретом. Теперь такая же участь ждет вас. Исчезните. Возвращайтесь, Мэвис, в Нью-Йорк и забудьте Новый Орлеан. Если вы хоть кому-нибудь расскажете о вуду, как я рассказал вам, то станете мертвой. Все будут мертвы... Забудьте меня и все, что вы здесь видели. Прощайте, Мэвис.

Дергаясь и шатаясь, он пошел к выходу.

Я сидела на постели, сцепив зубы и обхватив себя руками. Я была, как кролик, загипнотизированный удавом.

Де Шен вышел, тихо закрыл дверь. Его шаги еще слышались какое-то время и пропали.

Полная тишина.

И вдруг за окном резко закричала какая-то птица. Возможно, петух.

Надо ли говорить, что я была на аэродроме задолго до отлета моего авиалайнера. Наконец я услышала долгожданные слова:

— Рейс на Нью-Йорк. Приглашаем пассажиров на посадку. Пожалуйста, займите свои места в самолете.

Кто-то тоже ждал этих слов. Не успела я сделать и трех шагов в направлении к самолету, как почувствовала что-то жесткое, упирающееся в живот.

Передо мной стояла молодая рыжеволосая наглая девица. Одета она была прилично, и никто бы не заподозрил, что в кармане этого элегантного пальто прячется пистолет, дуло которого направлено на меня.

Мило улыбнувшись, девица произнесла:

— Вы — мисс Зейдлиц? Я ничего не напутала? По глазам вижу, что не напутала. Ну и чудесно. Вы чувствуете, какая игрушка упирается в ваш бок? А, вот опять по глазам вижу, что чувствуете. Как приятно с вами разговаривать. Теперь, надеюсь, вы понимаете, как опасно было бы с вашей стороны поднимать шум.

На аэровокзале, наверное, думали, что беседуют две подруги — так мирно и хорошо мы общались.

Нет, мне не удастся покинуть Новый Орлеан. Что-то опять будет, и один из нас взлетит в небеса: или я, или этот город.

Как они быстро со мной управляются! Вот уже и эта, рыжая, начала командовать:

— Поворачивайте к выходу, мисс Зейдлиц. На улице нас ждет машина.

— Какая?

Я задала этот вопрос, чтобы не получить случайную пулю, если пойду в неверном направлении. Кто знает, в каком состоянии нервы у этой кошки...

— Машина черная.

— Не беспокойтесь, я сяду в машину.

— Вы сядете за руль.

Это был приказ.

Перед зданием аэровокзала стояла изумительно красивая черная машина, я села за руль, рыжая устроилась рядом. Руку она по-прежнему держала в кармане. Интересно, а не блефует ли эта особа? А что если у нее в пальто не пистолет, а, уж простите, фига?

И все-таки я подчинилась ее указаниям. Мы ехали молча. Потом девица жестом дала понять, что надо свернуть на боковую дорогу. Вскоре она сказала:

— Приехали.

Машина остановилась перед шикарным особняком.

Под конвоем я вошла в дом. Рыжая командовала, куда идти: направо, налево...

Ну и кого я увидела в конце концов? Леопольда! Мой Генри Фонда сидел и потягивал виски, а его взгляд кромсал меня на куски.

— Вот и она, Леопольд, — вместо приветствия сказала рыжая. — Как ты просил — без царапин.

Леопольд удостоил мою конвоиршу жеста, смысл которого сводился к трем словам: «А теперь проваливай». Сам он не спускал с меня глаз.

— Вы стерва, мисс Зейдлиц, оторва и пройда.

С неподражаемой грацией он забросил нога за ногу.

— Я останусь, Лео, и покараулю, — рыжая была явно обеспокоена моим пребыванием в апартаментах. — Эта блондинка мне не нравится.

Леопольд цыкнул на нее:

— Джейн, оставь нас. Здесь конфиденциальный разговор.

— Хорошо, — рыжая не выразила никаких эмоций и повиновалась.

Леопольд ждал, пока смолкнут ее каблучки, но даже тогда, когда мы остались наедине, долго молчал. В нем зрело какое-то решение, но что-то мешало оформить мысль до конца.

Вздохнув, он встал, прошелся мимо меня и разлепил, наконец, губы:

— А мы ведь с вами вчера так хорошо поговорили, мисс Зейдлиц!