Фаина Раевская - Надувные прелести

— Хватит! — Клюквина слегка хлопнула ладонью по столу. — Тебе вредно много пить — тормозить начинаешь. И потом, тебе еще завтра на работу, помнишь?

— Этого я не забыла. Только все равно на работу не пойду. У меня — во! — я указала пальцем на больной глаз. — Временная потеря зрения.

— И голова, — с готовностью подсказала сестрица.

Я. прислушавшись к работе организма, подтвердила:

— И голова...

— Без мозгов.

— Без... Ты на что это намекаешь?

Довольная своей шуткой, Клавка рассмеялась, а я сделала вид, что обиделась. Тут на кухне появился Салтыков. Судя по выражению его лица, новости нас ожидали скверные. Интересно, кем же оказался господин Крутых? Уж не английским ли шпионом, которого давно и безуспешно разыскивают спецслужбы?

Садиться за стол Мишка не стал, вместо этого застыл в дверях, сложил на груди руки и уставился на нас с Клавдией задумчивым взглядом, под которым лично я почувствовала себя крайне неуютно. Сестрица словно бы и не замечала перемены, произошедшей в боевом товарище. Она нетерпеливо поерзала на стуле и спросила:

— Ну?

— Глеб Федорович Крутых, 1963 года рождения, образование высшее юридическое. Последнее место работы — Государственная Дума, помощник одного скандально известного депутата... — словно перед начальством, отчитался Сало.

— Чем же этот депутат оскандалился? — уточнила я, справедливо полагая, что речь идет о нашем знакомом Леонарде Эдуардовиче.

— В основном своим криминальным прошлым, но нынче это вроде бы модно... — охотно пояснил Мишка и поинтересовался: — Дальше слушать будете?

— Будем, — хором отозвались мы с Клавкой.

— Господин Крутых, помимо работы на депутата, имеет свой небольшой бизнес — несколько ночных клубов в разных районах Москвы. Постоянно проживает в поселке Жуковка, что говорит о его более чем солидном достатке. Помешан на антиквариате и на старых машинах... Только я понять не могу, — неожиданно прервался Михаил. — Афанасия, разве данные о родителях в школу не предоставляются? Насколько я знаю, в журнале даже отдельная страничка есть, где и домашний адрес, и место работы мамы-папы зафиксированы.

Я смешалась. Конечно, такая страница в журнале ведется, да вот беда — никакого сына Глеба Федоровича в числе моих оболтусов нет. Клюквина поняла, что прокололась, но сдаваться без борьбы вовсе не собиралась:

— Тебе же русским языком сказали: парень — новенький, сведений о родителях пока нет... Неужели неясно?

— Конечно, ясно, — согласно кивнул Сало. — Но, боюсь, сведений никаких и не будет.

— Это почему еще? — нахмурилась Клавдия.

— Потому что Глеб Федорович детишками пока не обзавелся. Нет у него ни сына, ни дочки. Бездетный он!

Надо же, какая неприятность! Не повезло мужику в жизни: мало того что бездетен, так еще и кончину преждевременную принял. Впрочем, может, оно и к лучшему: не осталось после него безутешных сироток.

Клавдия примерно с полминуты беззвучно хватала ртом воздух, а потом вскочила, выпятив грудь, и громко возмутилась:

— Ты нас на понт не бери, понял?! Сказано было: пацан — новенький! Афонька с перепугу не разобрала, папаша перед ней или какой-нибудь другой родственник. Может, этот Крутой...

— Крутых, — осмелилась я подать голос.

— Одна фигня! — всплеснула руками Клюквина. — И вообще, ты лучше помолчала бы, раз такое дело.

Я покорно заткнулась, с удовольствием предоставив сестренке выпутываться из довольно щекотливого положения.

— Ну вот, сбилась с мысли. И что ты вечно лезешь, куда не следует?!

— С мысли, говоришь, сбилась? Ну-ну, — усмехнулся Мишка. — Так ты напрягись, Клавочка, глядишь, мысль и вернется. А заодно придумай хотя бы одну причину, по которой господин, живущий в элитном поселке, вздумал устраивать своего несуществующего сына в лицей, находящийся за тридевять земель от дома.

— Не морочь мне голову! — разозлилась Клавка. — У богатых свои причуды.

— Оно конечно, — Сало согласно вздохнул и некоторое время понимающе пыхтел, а потом вдруг посмотрел на меня пронзительным взглядом и, почти не разжимая губ, быстро спросил: — В какую историю вы опять вляпались? Зачем вам понадобился Крутых? Только не врать!

Ох уж эти мне военные! И всех-то они подозревают, и везде-то им заговоры мерещатся! Вот и Салтыков туда же. Хотя его можно понять: лучший друг поручил ему самое дорогое, то есть нас, оттого Мишка и выказывает столь трогательную заботу. На какой-то миг мне захотелось поделиться с Салом наболевшим, снять с себя груз ответственности, однако воспоминание о кулаке Резо, а также тот факт, что у Леонарда Эдуардовича — длинные руки, остановил мой душевный порыв, и я горячо поддержала версию Клавдии: