Дарья Донцова - Любовь-морковь и третий лишний

– Что такое? – с трудом простонала она.

Я осторожно изложила ей отчет о своих поисках.

Жанна потерла глаза кулаками.

– Твоя Света не врет?

– Нет, конечно.

– Она компетентный человек?

– Не первый год в журналистике и специализируется именно на телесериалах, знает обо всех проектах будущего года, но «Загробных тайн» среди них нет.

– Ловко, – протянула Жанна, потом она села и с криком «Ой!» обвалилась на подушку.

– Что такое? – испугалась я.

– Голова кружится и болит дико! Плохо мне очень.

Я пощупала лоб Жанны.

– Да у тебя температура.

– Нет, просто все кружится, кровать куда-то уплывает!

Я сбегала за градусником и через пять минут, взглянув на ртутный столбик, сообщила:

– Тридцать девять и пять.

– Не может быть!

– Лежи спокойно, сейчас принесу что-нибудь жаропонижающее.

– Мне надо встать.

– Ни в коем случае.

– У меня спектакль вечером.

– С ума сошла, да?

Внезапно Жанна разрыдалась:

– Ты не понимаешь, я не имею права пропустить работу.

– С гриппом на сцену?

– Да.

– Это невероятно!

– Арнольский меня ненавидит, – хлюпая носом, сказала Жанна, – только и ждет, чтобы прочь выставить: не явилась на работу, пошла вон!

– Бюллетень возьмешь.

– У нас не принято.

– А если, к примеру, человек ногу сломал?

– На костыле приковыляет. И вообще, даже если умер, изволь явиться, выступи, а потом ползи на кладбище.

– Ну и дикость!

– Кулисы – это джунгли сознания, – выпалила Жанна и схватила меня за руку, – помоги!

– С радостью бы, но что я могу?

– Сыграй спектакль!

Я подскочила:

– Ни фига себе! Каким образом?

Жанна молитвенно сложила ладони у груди:

– Меня выгонят вон, на улицу, устроиться я никуда не смогу, пока числюсь актрисой театра «Лео», имею хоть какой-то статус, а оказавшись на улице, мигом потеряю все, даже ту маленькую надежду на съемки, которая есть сейчас. Арнольский не должен знать, что я пропустила спектакль, следующий лишь через неделю, я успею поправиться. Мне, ей-богу, дико плохо, не встать, все ходуном ходит, помоги, умоляю, больше надеяться не на кого.

Я попыталась воззвать к голосу рассудка.

– Жанночка, я не знаю текста!

– Его нет, – закричала девушка, – все элементарно! Второй акт начинается с того, что я выхожу на сцену с подносом, на котором стоит чашка с водой.

Медленно пересекаю пространство, подхожу к креслу, в котором сидит баронесса, и, сделав реверанс, подаю ей чашку. Баронесса недовольно морщится, тычет пальцем в столик и велит: «Туда, Амалия, туда».

Я снова делаю реверанс, ставлю принесенное на указанное место и удаляюсь. Ерунда, любой с этим справится.

– Ладно, на такое я и впрямь способна, но лицо?

Мы с тобой совершенно не похожи!

– Ошибаешься! – воскликнула Жанна. – Фигуры у нас одинаковые, платье горничной на тебя легко налезет.

– Верно, – протянула я, – а волосы? У тебя роскошные кудри, а у меня жалкие перья.

Жанна улыбнулась.

– Это парик, – сказала она и в ту же секунду сдернула буйные локоны с головы, – видишь, с прической у меня совсем беда, измучилась просто! Чего только ни делала – концы подстригала, касторкой мазала, всякие процедуры применяла, толку ноль, не растут совсем, вот я и перешла на парики. Зимой, кстати, это удобно, вместо шапки, тепло и красиво. Да ты примерь.

Я натянула на голову «шевелюру» и глянула в зеркало. Надо же, мне, оказывается, идут мелким бесом вьющиеся волосы.

– Ладно, с «оперением» понятно, но само лицо-то! Неужели никто из твоих коллег не заметит подмены?

– Нет! – воскликнула Жанна, пытаясь сесть и претерпев очередную неудачу. – Нет!

– Они идиоты?

Актриса натянула плед до подбородка.

– Нет, – устало ответила она, – кретин Валерий Арнольский. Он поставил спектакль совершенно диким образом, все актрисы одеты одинаково: баронесса, горничная, молодая любовница и престарелая матрона. У нас темно-синие атласные платья с серебряной вышивкой, а лица закрыты масками, невозможно узнать кто есть кто, понимаешь?

– Но зачем он так поступил? – изумилась я.

Жанна полежала некоторое время молча, потом с большим трудом прошептала:

– Говорю же, кретин. Нам объяснил свою гениальную задумку так: «Хочу показать, что все люди одинаковы, несмотря на их происхождение, образование и богатство, вы играете не человека, а эмоцию. Баронесса – гордыню, горничная – смирение, любовница – страсть, лицо тут ни при чем, изображать чувства следует словом и жестом». Там и текста-то практически ни у кого нет. Театр мимики и жеста получился, бред, концептуальная фигня, но все просто тащатся от Арнольского, а мне особо выбирать не приходится, спасибо, что такая ролька досталась. Кстати, получила я ее лишь потому, что режиссер хотел, чтобы актрисы были одной фактуры, роста. В общем, дело простое.