Фаина Раевская - Трижды заслуженная вдова

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я. — Скажите, пожалуйста...

— Сволочь, — пробормотал он, минуя меня и направляясь к гаражу.

Через минуту ворота гаража автоматически распахнулись, и оттуда выехал огромный джип «Чероки». За рулем мелькнуло искаженное злобой лицо парня.

— Надо же, какой невоспитанный, — покачала я головой и вошла в дом.

Вешалка в прихожей, отделанной дубовыми панелями, была забита верхней одеждой. Овальное зеркало по традиции занавешено черной тканью. На пороге появилась молодая девушка с заплаканными глазами. Она молча приняла у меня шубку и скрылась в боковой двери, которую я и не разглядела. В таких домах разуваться не принято, и я, не обращая внимания на свои мокрые следы, прошла туда, откуда доносился приглушенный гул голосов. В огромном зале, где, на мой взгляд, запросто можно было устраивать правительственные приемы, в центре стоял большой стол, накрытый белоснежной скатертью. За столом сидело человек сорок народу. Хрустальная люстра, способная украсить и Большой театр, бросала блики на столовое серебро и тончайший фарфор, многократно отражалась от драгоценностей присутствующих здесь дам. Я застыла на пороге, пораженная этим великолепием. Рядом неожиданно возникла та же девушка, которая встретила меня в прихожей.

— Пройдите к столу, — тихо сказала она.

На меня никто не обращал внимания. Гости вполголоса переговаривались между собой, изредка прикладываясь к бокалам и рюмкам, стоящим возле них.

Я осторожно присела на венский стул с гнутыми ножками. Тут же, словно по мановению волшебной палочки, передо мной возник официант со столовыми приборами. Он поставил слева от меня небольшую мисочку с рисом и изюмом, налил водки в хрустальную рюмку и дематериализовался. Далее, как я поняла, предлагалось перейти на самообслуживание. Я залихватски тяпнула рюмку водки (хорошо, машину брать не стала!) и завязла зубами в бутерброде с черной икрой. Кутью по причине стойкой нелюбви к сушеному винограду я проигнорировала.

— Господа, — раздался чей-то громоподобный глас, и разговоры за столом постепенно стихли. — Господа! Мы с вами собрались здесь сегодня по очень печальному поводу. Ушла из жизни Роза Адамовна... Все присутствующие знают, что это был за человек. поэтому, думаю, нет смысла говорить о ее достоинствах. Я предлагаю просто выпить за упокой ее души. Пусть, как говорится, земля ей будет пухом!

Хозяин уникального баса поднялся, и я увидела невероятно толстого дядьку в черном смокинге и галстуке-бабочке. Внешним видом он напоминал оперного певца. Рюмка в его руке казалась просто наперстком. Мужик опрокинул в себя водку, остальные гости охотно последовали его примеру. И мне ничего не оставалось, как еще раз приложиться к рюмашке. Я мысленно помножила число гостей на количество спиртного и ах-нула: если каждый произнесет тост, то в скором времени я рухну лицом в какое-нибудь блюдо. Оглядев стол, я незаметно подвинула поближе к себе большую плоскую тарелку с бутербродами. Что ни говорите, а отдыхать в черной икорке намного приятнее, чем в каком-то там «Оливье»!

Пока народ закусывал, я осторожно разглядывала каждого, сидящего за столом напротив меня. Рядом с толстым «оперным певцом» сидела сухая и темная, как мумия Рамзеса, старушка с неестественно прямой спиной. Рот ее был сжат в сплошную тонкую линию, а весь вид выражал крайнее презрение. Интересно, к кому или к чему? В ушах бабульки время от времени поблескивали огромные серьги в виде звезд с бриллиантом посередине. Такое же «звезданутое» колечко украшало подагрический палец. Слева от мумии грустил над полной тарелкой неопознанной закуски лысоватый мужчина с одутловатым лицом неестественно желтого цвета. Он, словно индийский йог в известном анекдоте, гипнотизировал бутылку водки, стоящую рядом, но, как я успела заметить, ни разу к ней не притронулся.

«Язвенник!» — мысленно окрестила я лысого и перевела взгляд на его соседку. Женщина лет сорока, прекрасно сохранившаяся, со стройной фигурой и великолепным цветом лица, сидела, опустив глаза. Изредка она вскидывала их, и в глубине черных зрачков сверкала такая ненависть, что сразу делалось жутко.

Изучая по очереди лица гостей, я пришла к печальному выводу, что эти поминки — самый настоящий фарс. Ни у кого не удалось мне заметить выражения скорби и печали. А эти дамочки? Может, я ошибаюсь, но, по-моему, поминки — не то место, где можно щеголять украшениями.

После очередного тоста, который я пропустила в силу слабости организма, некоторые поднялись и отошли от стола в дальний угол зала. Там рядом с диванами стояли низкие столики и высокие пепельницы.