Фаина Раевская - Трижды заслуженная вдова

— Ты чего, Жень? — удивилась Люська.

— Так, разминаюсь... — неопределенно ответила я, глядя, как по белой стене сползают дробинки красной икры. — Ничего, если я задам нашему гению пару вопросов?

Людмила перевела полный сострадания взгляд на Давыда и уныло кивнула.

— Отлично, спасибо! — просияла я. — Итак, Давыд Флавиевич, как вы относитесь к вашим родственникам? Я имею в виду Розу Адамовну, Софью Арнольдовну, Рахиль Флавиевну и ее сына, Аврума.

Давыд нервно дернул щекой и тихо ответил:

— Как к родственникам. То есть в меру люблю и в меру ненавижу. А что?

— Они вас часто навещают?

— Никогда, — криво усмехнулся Давыд. — Несколько лет назад они отдали меня в этот приют и забыли обо мне.

— Понятно. А о том, что ваш брат умер, вы знали?

— Конечно. По телевизору говорили. Мой сосед потом сообщил эту приятную новость! Я-то телевизор не смотрю...

— Понятно, — опять значительно протянула я, хотя ничего ясно мне не было. — А если бы вдруг, ну, случайно, вам сказали, что все вышеперечисленные граждане покинули этот мир?

— С чего бы это им покидать этот мир? — равнодушно пожал плечами Давыд. — Дурные люди всегда долго живут.

— Ну, не скажите! — решительно возразила Люська. — История знает много примеров...

Я угрожающе подняла вверх еще одну тарелку, и подруга замолчала.

— Чем же они такие дурные?

— Сонька — жадина и до мужиков охоча, ради денег она на все готова; Рахиль — курица. Она сыночка своего обожает без памяти и ради его благополучия никого не пожалеет; Роза, правда, женщина добрая, но чисто по-житейски абсолютно недалекая. Мужа своего боготворила, из-за него карьеру ученого бросила... А что в итоге?

— Что? — нетерпеливо воскликнула я.

Давыд как-то странно посмотрел на меня

и неожиданно спросил:

— А вы кто, собственно, такие?

— Я писательница, пишу книгу о вашем брате, Арнольде. А это, — я кивнула в сторону маявшейся Люськи, — мой научный консультант в вопросах химии. Скажите, вы со своим братом в каких отношениях были?

— В братских, — усмехнулся Давыд.

Странно, но в тот момент, когда несчаст-ный псих говорил о своих родственниках, я готова поклясться, он был абсолютно нормален. И только в глубине темных зрачков мелькало то выражение печали и скорби, то ненависти и безразличия. Какое-то время все молчали. Первым нарушил молчание Давыд.

— А почему вы вдруг заговорили о гибели всех моих так называемых родственников? Они умерли?

Я мучительно соображала, сказать больному о внезапном море членов его семейства или нет. С одной стороны, вроде бы и надо, а с другой... Вдруг он бросится меня душить? Кто знает этих сумасшедших! Но тут неожиданно заговорил мой научный консультант.

— Давыд Флавиевич! — торжественно начала Люська. — Вы человек мужественный, несмотря на все лишения, что выпали на вашу долю. Роза, Рахиль, Соня и Аврум внезапно умерли. Такое бывает! Но вы не расстраивайтесь! У вас есть еще одна племянница — это незаконнорожденная дочь Арнольда, Светлана! Она пока жива и здорова. Сегодня к вечеру она будет в городе и, если вы желаете, навестит вас!

Господи, ну кто эту ненормальную тянул за язык! Давыд побледнел и схватился за волосы, словно хотел проредить свою великолепную шевелюру.

— А Гамлет? Гамлет Авакян жив? — совершенно неожиданно спросил он.

— Жив, — растерянно кивнула я. — И сын его, Левка-горемыка, тоже...

Либерман посмотрел на нас безумным взглядом и... принялся что-то быстро писать в своем блокноте. В его бормотании нельзя было разобрать абсолютно ничего, кроме редких возгласов «Ага!» и «Ого!» Почему-то сразу стало ясно, что дальнейший разговор бесполезен и больше от Давыда Флавиевича мы не добьемся ничего. Вот и верь после этого докторам: Кузькин, помнится, говорил, что Либерман адекватен, а он, нате, пожалуйста, только задачки решает! Однако дядечка спокойно воспринял известие о внезапном море своего семейства, молодец. Даже не поинтересовался, кто, когда, почему... А чего, собственно, ему расстраиваться? Жил он себе спокойно в этой богадельне, решал задачки по химии, к получению премии готовился, никто беднягу не наве-щал... Интересно, а почему он о Гамлете спросил?

Мои размышления прервал доктор Кузькин. Судя по блестящим глазам и следу губной помады на щеке, организационные вопросы были решены вполне успешно. Давыд Флавиевич даже не поднял головы при появлении врача, продолжая что-то бормотать себе под нос и быстро писать в своем блокноте. Дмитрий Гаврилович расслабленной походкой подошел к столу и налил себе бокал красного вина. При этом руки его заметно дрожали.