Фаина Раевская - Методика очарования

Однако следователь ответить не пожелал, коротко попрощался и швырнул трубку. Я озадаченно моргала на посылавший короткие гудки телефон. Отчего-то они казались мне тревожными, похожими на сигналы SOS. Катерина, удивленная таким поведением, схватила меня за плечи и принялась тормошить:

— Что? Что случилось-то, Санчо?! Неужто и Саламатина убили?!

Отодрав от себя Катьку, я неуверенно произнесла:

— Вроде нет. Только Сашка почему-то обозвал Саламатина «типом».

— И все?! Господи, как ты меня напугала! — облегченно выдохнула подружка. — У твоего Александрова все, кто еще не за решеткой, типы и типчики. Адрес сказал? — Я согласно хмыкнула. — Прекрасно. Больше нам от Сашки ничего не надо. Погнали, что ли, Сан Саныч?

Терзаемая мрачными предчувствиями, я собралась в дорогу, но все время, пока мы ехали, меня терзала мысль: о чем же все-таки умолчал следователь? Почему обозвал Саламатина типом? Может, Сашка на что-то намекал? Катерина, видя мое смутное состояние, сперва злилась, но потом оставила меня в покое, решив, должно быть, что толку от меня сейчас ноль и развлекать ее никто не собирается. В таком скорбном молчании мы и прибыли на Котельническую набережную.

Высотные дома всегда приводят меня в трепет и немного пугают. Наверное, оттого, что обладаю хорошо развитым воображением и хорошо представляю себе, как живется людям там, наверху. Это ж каким крепким вестибулярным аппаратом надо обладать, чтобы смотреть на мир с высоты птичьего полета! Я таким аппаратом не владею — когда-то давно, в золотые школьные годы, когда мы с одноклассниками решили прокатиться на американских горках, он у меня разладился, да так в норму и не пришел. С тех пор все, что выше уровня третьего этажа, вызывает во мне прямо-таки первобытный ужас, примерно такой, какой испытывали наши пещерные предки при виде огромного, мохнатого, да еще и дикого мамонта. Зная об этой моей слабости, Катька схватила меня за руку и со словами: «Не бойся, я тебя спасу» — увлекла в подъезд, на массивной дубовой двери которого красовалась табличка «Вход в квартиры».

В огромном вестибюле, отделанном дорогим мрамором, из-за невероятного количества старинных бра было светло, тихо и торжественно. Нестерпимо захотелось снять уличную обувь и на цыпочках проследовать к лифту, не издавая при этом ни звука, чтобы не нарушать многозначительной тишины солидного здания. Однако для того чтобы попасть в лифт, нужно было миновать обычный письменный стол, стоявший аккурат возле лестницы, ведущей к этим подъемным механизмам. За столом сидел мужчина лет сорока восьми в костюме-тройке и при галстуке и морщил лоб в попытке справиться с кроссвордом.

— У этих буржуев даже охранники чудные, — вполголоса заметила Катька. Она, как и я, тоже слегка обалдела от открывшегося нашим взорам пейзажа. Дядька больше походил на какого-нибудь профессора, присевшего отдохнуть, чем на представителя вневедомственной охраны. Едва мы поравнялись со столиком, охранник-интеллектуал оставил свое увлекательное занятие и с подозрением уставился на нас. Так прошло примерно с полминуты. Я даже не пыталась объяснить ему причину нашего появления — очень уж обстановка была… м-м… впечатляющая. И вообще, я никак не могла отделаться от ощущения, что вляпалась в какую-то временную петлю: сперва наркомовский кабинет с портретом товарища Берии, теперь вот здание примерно этого же года выпуска. Того и гляди, откроются дверцы лифта, и оттуда выйдет кто-нибудь из вождей. На всякий случай я прошептала про себя первые три строчки «Отче наш» и незаметно перекрестилась. То есть это мне казалось, что незаметно, а от охранника, как и положено, религиозный порыв не ускользнул.

— Баптистки, что ли? — с заметной долей презрения предположил он.

— Почему это? — обиделась Катерина.

— Значит, свидетели Иеговы, — припечатал охранник.

— Вообще-то мы посетители. В смысле, в гости пришли. Нас ждут, между прочим. Давно и с нетерпением, — сбивчиво пояснила подружка, сильно сжимая мою руку, чтобы религиозный экстаз не овладел мною целиком, и тут же с легким намеком на сарказм добавила: — Или у вас пропускная система?

Матерый, по всему видать, охранник шпильку пропустил мимо ушей и еще более сурово спросил:

— К кому?

— К Саламатину, — торопливо отозвалась я. Внутреннее чутье подсказало мне, что в данной ситуации лучше говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, врать — себе дороже. Только дядька почему-то, вместо того чтобы собственноручно распахнуть перед нами двери лифта, напустил на себя еще более важный вид и уточнил: