Фредерик Дар: Улица Жмуров

Он замолкает и смотрит на меня с таким видом, будто спрашивает: «Это все, что вы хотели узнать?»

– Вы можете дать мне ваш адрес? Он хлопает себя по карманам и вытаскивает бумажник.

– Простите, господин комиссар, у меня нет при себе визиток.

Он отрывает угол конверта и пишет на нем несколько строчек.

Я читаю: «Парьо, улица Шапталь, 20».

– Спасибо...

Я кладу уголок конверта в мой бумажник.

– Ну вот! – говорю я в своем самом добродушном стиле. – Теперь, дорогой месье, мне остается задать вам еще один вопросик, и все... На сегодня...

Его брови резко ползут вверх.

Поскольку я не тороплюсь спрашивать, он шепчет:

– Слушаю вас. И можете ему поверить: он меня действительно слушает, да еще как.

– Послушайте, месье Парьо, чего ради Бальмен запер свой магазин и поехал с вами, хотя мог выписать вам чек на предъявителя?

Мой вопрос бьет его, как удар кулаком промеж глаз. Он наполовину открывает рот. Мозги в его котелке кипят в полном режиме... Мне кажется, что из ушей и ноздрей у него идет пар... Положи руку ему на лоб и обожжешься, честное слово!

– Ну... – начинает он.

Я, тем же тоном, что он пару минут назад, шепчу:

– Слушаю вас.

– Ну, Бальмен не знал, можно ли выдать чек на предъявителя на такую крупную сумму. Поэтому он предпочел поехать сам, потому что мне была совершенно необходима эта сумма.

Я ему улыбаюсь: хорошо выкрутился! Вы сочтете меня ненормальным, но я обожаю такие маленькие дуэли. Особенно когда противник обладает таким хладнокровием.

Я нанес удар, он его парировал... Наступает пауза, но, по правде говоря, после его ответа сказать особо нечего.

– Бальмен имеет телефон?

– Да, имел, – поправляет меня Парьо.

Не упустил-таки возможности поддеть меня!

– Почему же в таком случае он не позвонил в банк, чтобы спросить, можно ли выдать чек на нужную сумму?

– Признаюсь, – говорит Парьо с гримасой, – что ни он, ни я об этом не подумали...

– Однако это очень просто...

– Просто, если рассуждать задним числом, но в тот момент все шло быстро. Кроме того, Бальмен хотел воспользоваться тем, что будет на Монпарнасе, чтобы на обратном пути повидаться с одним коллегой из Ренна.

«Матч закончился вничью», – говорю я про себя. Джо стоит прислонившись к стене и заложив руки за спину, как будто защищая свою добродетель. Я смотрю на него, и он взмахивает ресницами, как благовоспитанная девушка, которой соседский парень предложил потанцевать в приходской Церкви.

– Какая симпатичная вдовушка, а? – усмехаюсь я. Парьо сдержанно улыбается.

Я замечаю мои перчатки на батарее центрального отопления.

– А вот и то, за чем я вернулся! – говорю.

Я медленно надеваю их, поочередно глядя на двух моих собеседников.

Нет, тут явно что-то не так. От кого исходит витающее в этой квартире тревожное чувство? От педика? От человека в кожаном пальто? Оттого, что мы находимся в квартире человека, лежащего в настоящий момент в холодильнике морга? Или из-за этого расследования, которое таковым не является? От незаконно проводимых допросов, из-за которых Старик устраивает свои знаменитые жуткие нахлобучки?

Я вдыхаю сладкий воздух этой гостиной... Здесь стоит тяжелая и неприятная атмосфера.

Бальмен вел в ней внешне спокойную жизнь между старыми вещами и молодой «подругой» и, должно быть, был счастлив... Во всяком случае, настолько, насколько может быть счастлив человек... Особенно человек его возраста...

Вчера утром что-то произошло. Что?

Именно это я и хотел бы узнать... Просто так, из спортивного интереса. Из-за того, что я унюхал тайну, а я терпеть не могу нераскрытые тайны.

– Счастливо оставаться, месье и мадам, – говорю я ни враждебным, ни дружеским тоном. И поднимаю паруса.

На полчаса я забыл про воскресенье и его давящую меланхолию... (Согласитесь, что я изъясняюсь, как академик... да еще талантливый!) Но, открыв дверь дома, я встречаюсь с этим серым, типично парижским воскресеньем.

Я вздыхаю и закрываю дверь, так и не выйдя в нее. В моих серых клеточках появилась одна идея.

Подхожу к комнате консьержки, коротко стучу в стекло и захожу.

Она раскладывает пасьянс – обрюзгшая, старая, весьма отдаленно напоминающая женщину. В ее жилище пахнет грязью, едой и вином.

Она поднимает на меня желатиновый взгляд.

– Приветствую вас, добрая дама, – говорю я, садясь.

– Чего вы хотите? – рыгает она.

– Я бы хотел, чтобы вы положили эту десятку треф под валета, – говорю, – а червонную даму под ее бородатого мужа, а потом открыли бы пошире ваши уши и послушали меня...