Фредерик Дар - Улица Жмуров

– Надеюсь, он подождет лишние полчаса и у нас будет время съесть бифштекс с жареной картошкой?

– О! Можно сказать, что вид трупов не лишает вас аппетита! – замечаю я.

– Аппетита меня может лишить только смерть, – уверяет Андрэ.

Я восхищаюсь артистизмом, с каким Андрэ очищает грушу, пользуясь для этой операции ножом и вилкой.

Мы поели молча. Теперь я чувствую приятное тепло хорошо идущего пищеварения.

– Четвертый! – говорю я.

Я сказал это для себя, но мой спутник с удивлением смотрит на меня.

– Что вы сказали? Я спускаюсь на землю.

– Я сказал «четвертый», думая о докторе Бужоне. Видите ли, док, в одно прекрасное утро я случайно сунул нос в драму с пятью персонажами... Из этих пятерых четверо мертвы... Сначала умер антиквар Бальмен, потом его коллега и друг Парьо, затем дочь Бужона – по его собственному признаю – и, наконец, сам Бужон... Мне остается только поймать маленького педика, ударившегося в бега.

Я спокойно излагаю факты в их хронологическом порядке.

– Бальмен умер с помощью Парьо... Это доказывает устройство в его машине.

– Пожалуй.

– Несмотря ни на что, Парьо тоже боялся... Из всех вопросов, которые я себе задаю, больше Всего мой мозг занимает тот, что относится к этому «На помощь»... Почему он боялся, если был по меньшей мере соучастником странного убийства своего коллеги?

– Он был прав, что боялся, раз на следующий день убили и его, – замечает Андрэ.

– Я сказал себе то же самое... Странно! Парьо не мог лечь спать, не поставив в гараж свою машину, – он был аккуратным человеком... Снотворного ему не подсыпали, не привязывали... Поза была совершенно спокойная, как будто он действительно спал.

– Сан-Антонио, – заявляет Андрэ, – со всеми этими историями я забыл вам рассказать об одной констатации, которую сделал после вскрытия... Я должен был заметить это раньше, но вы так спешили, и я искал следы снотворного!

Я дрожу, как вибратор.

– Скажите, вы что, хотите заставить меня умереть от любопытства?

– Незадолго до своей смерти Парьо занимался любовью...

Я смотрю на Андрэ, чтобы узнать, не насмехается ли он надо мной. Но он серьезен, как конклав.

– Это подтверждает только то, что его любовница действительно находилась у него незадолго до его смерти... Ну и что?

– А то, что если вы позволите, то у меня есть своя теория не насчет того, как он умер, а как он мог умереть...

– Я жадно слушаю вас, док.

– Вы когда-нибудь занимаетесь любовью, Сан-Антонио?

– Допустим, что очень часто, и не будем больше об этом.

– Ладно. Что вы делаете сразу после этого? Моя физиономия расплывается в улыбке.

– Какой странный вопрос... После! После, док, я возвращаюсь домой, как и все нормальные французы!

– Не шутите. Вы немного валяетесь в постели, чтобы восстановить свои силы, так?

– Да.

– Мечтаете, да?

– Да.

– Чувствуете животную грусть, о которой говорит знаменитая латинская пословица, да?

– Да.

– Все мужчины таковы.

– Неужели?

– Так вот. Нет никаких причин считать, что Парьо был устроен иначе.

– Никаких.

– Предположим, что Парьо позанимался любовью и отдыхает. Его партнерша встает, включает тихо радио и идет на кухню, где открывает все газовые конфорки. Радио не дает Парьо услышать тихий свист газа.

– А девица тем временем...

– Девица? Она нарочно шумит на кухне, в ванной комнате. Время от времени она показывается, создавая обычную, нормальную атмосферу. Парьо не чувствует газа. Он немного оглушен любовью.

Я киваю.

– Ваша теория очень оригинальна, док. Снимаю шляпу. Но скажите, а как же девушка? Она не наглоталась газа?

– Нет, – отвечает Андрэ, – потому что запаслась противогазом. Противогазы можно найти где угодно. Она дожидается, пока Парьо потеряет сознание, после чего ставит кипятить пол-литра молока.

Я усмехаюсь.

– И зажигает спичку в квартире, полной газа? Получился бы миленький взрывчик.

Мне доставляет удовольствие поймать его на ошибке.

– Это верно, – соглашается он. – Значит, она поставила кипятить молоко до того, как открыла все конфорки. Она дождалась, пока оно выльется на плиту, после чего погасила огонь. Затем сделала все то, о чем я вам рассказал. Прежде чем уйти, она закрыла все конфорки, кроме той, на которой стояла кастрюлька с молоком.

Я чувствую, что Андрэ прав. По мере того как он рассказывает, в моем мозгу идет цветное кино.

– Браво, – кричу я, – вы новый Шерлок Холмс. Он довольно улыбается.

– Нет никаких доказательств, что я прав, это только гипотеза, и я лучше кого бы то ни было понимаю, что она очень хрупка!