Фредерик Дар - Смертельная игра

– Чего это тут такое? – осведомился он голосом, тарахтящим, как шарикоподшипник.

– Поезд, – информирую я со знанием дела.

– Но он же того, тю-тю, – возражает наш разумный сеятель злаков.

– Да, раздавив предварительно кое-кого своими смертоносными колесами.

– Вот б...! – сочувствует механизированный хлебороб.

– Вы это сами видите. Послушайте, дорогой мой, не заметили ли вы, чтобы одновременно с поездом здесь останавливалась машина?

– Ну да.

– Какая это была машина?

– Серая, с брезентовым верхом.

«Мерседес», перевожу я про себя, так как бегло говорю по-сельски, видно, в прошлой жизни я был петушком на навозной куче.

– Точно, – кокетничает целинник. – «Мерседес-190»! От удивления я теряю способность соображать. Забавно, потрошитель равнин разбирается в иностранных легковушках.

– Не видели ли вы одного пассажира, который спустился бы с насыпи и сел бы в этот «Мерседес»? – спрашиваю я. – Седого бы месье в велюровой куртке и галстуке?

– Я видел двух пассажиров, которые бы спустились с насыпи, – дает исчерпывающий ответ последователь Пармантье 7, – того, о котором вы болтаете, и еще одного, молодого, в дождевике и воскресном картузе.

Тысяча против десяти за Берюрье, ребята. Толстый, человек благородной наружности и плебейского вида, точно восстановил картину трагедии. Юноша в картузе выбросил Клер. Oтидестилетний исполнил для меня свой номер, и, пока я мерил шагами железнодорожную насыпь в поисках малышки, эти два месье воспользовались общим возбуждением для того, чтобы скромно удалиться. Их ждал автомобиль.

И этот автомобиль во время пути подавал сигналы, чтобы указать нападавшим, что поезд приближается к намеченному месту. Уверен, что очень скоро мне самому придется здорово попахать.

– В каком направлении ушла машина? Прокладчик борозд описывает рукой движение, которое может вызвать в памяти центрифугу стиральной машины.

– Развернулась. А потом фьюить туда. Туда означает – в сторону Панамы.

– Спасибо.

С мрачным от мыслей челом я возвращаюсь к Берюрье и закрепляю его триумф рассказом о свидетельских показаниях деревенского пентюха.

Жиртрест качает апоплексическим рылом.

– Я чуял это, – говорит он с достоинством. Таков он, Берю, всегда сдержан и строг в сложных ситуациях.

– Все это очень печально, – продолжает он, указывая на брезент. – Милая несчастная куколка! Она напомнила мне одну артистутку, которую я видел в одной театральной пьесе. Как ее звали, я не помню, а пьеса называлась «Причуда Альфреда» де Мюссе. По названию я вообразил, что это должно быть смешно. И что ты думаешь, вляпался в такую тягомотину. Бабы болтали, как дамочки из высшего света, которые стараются запудрить тебе мозги. Нет, все-таки я предпочитаю киношку. Слышишь, позавчера я видел Брюта Ланкастрата в одном фильме, ну вот играет, не оторвешься.

Так как ситуация не располагает к театральным воспоминаниям, я кладу конец его умствованиям.

– Мне не дает покоя, – признаюсь я, – эта перчатка под мостом... Она может означать, что был кто-то еще, кто поджидал, схоронившись в одном из углублений.

– Да нет же! Это перчатка парня, который толкнул девушку. Она ухватилась, чтобы удержаться, и перчатка этого типа осталась в ее пятерне.

– Толстый, у тебя на все есть ответ.

– Тебе не кажется, что мы теряем время рядом с мадемуазель? – беспокоится Берю. – Пока мы здесь изображаем похоронную команду, эти скоты успеют спрятаться в укромном местечке.

– Бог с ними! – говорю я. – Это не последняя наша встреча. Мир тесен.

Изрекая эти вещие слова, я обследую чемодан покойницы. Вот нижнее белье, от которого при других обстоятельствах накалилась бы моя спинномозговая спираль, вот легкие душистые, как весенний букет, платья, а вот в приплюснутом кармашке и дамская сумочка.

Я открываю ридикюль, чтобы сделать инвентаризацию. В нем 560 франков с мелочью, удостоверение на имя Клер Пертюис и еще одно на имя Эммы Боу. На обоих одна и та же фотография – фотография погибшей; уверяю вас, что это многовато для одной.

Кроме этих документов, я обнаруживаю классические принадлежности путешествующей красотки: губную помаду, кисточку для век, пилку для ногтей, тональный крем и т. д.

Я кладу сумочку в чемодан, предварительно сунув в карман оба удостоверения, неожиданно выплывшие на свет.

– Твоя нана не была католичкой, – замечает Толстый.

– А если бы и была, я все равно не стал бы строить из себя ее ангела-хранителя, – отвечаю я, и мой ответ звучит анахронизмом.