– Хочешь жить… – сказал он в раздумье.
Потом бросил одно слово, наполненное презрением, не исключено, что презрение отнес на свой счет, и стремительно вышел из палаты. Разумеется, он не услышал, как Люда в ответ на магическое слово «живи» тихонько вымолвила:
– Спасибо.
Сложно ему было примириться с потерями, да и с собой нелегко, но прошла неделя, другая, еще одна… В конце концов, у него остался Павлик, и, раз уж ничего не изменишь, надо ценить то, что есть.
Шатунов шел по аллее кладбища, положив руку на плечо сына, в другой он держал пиджак. Рядом шел Вовка, Владимир Витальевич, бесценный друг. Денек выдался прекрасный, летний. Вообще-то, если б он был ненастным, снежным, ветреным, Шатунов приехал бы на кладбище и пару часов провел бы у могилы Ксении. В будние дни он ездил сюда тайком с Южиным, по воскресным дням брал сына, но только сегодня смог рассказать ему полную историю его матери, преподнеся как подвиг. А Пашке не нужны подвиги:
– Я не понимаю ее. Когда ты на похоронах сказал, что это моя мать, я ничего не почувствовал. Папа, извини, врать не хочу.
– Вырастешь – поймешь.
– Никогда.
– Она оберегала тебя, меня…
– Лучше б она была рядом.
– Она и была рядом. Всегда. Просто ты ее не знал, поэтому не замечал. А мама старалась не пропускать твои соревнования, приходила в школу на линейки, ездила с нами на отдых, только жила в соседнем номере. А когда ты был маленьким, часто навещала тебя, если же болел, была с нами, но потом… ты же рос, мог нечаянно выдать ее и себя. Она любила нас…
– Па, ваша история – хоть книжку пиши. Да, да, пап, ты расскажи писателю, а я остаюсь при своем мнении.
М-да, Шатунов и сам в замешательстве: тогда ему казалось одно, сейчас видится другое, наверное, он не все возможное сделал. Однако Ксения лучше знала положение вещей, Леонид Федорович принял ее условия, а теперь обязан защитить мать в глазах сына:
– Зря. Ты не знаешь, Паша, что за люди бывают, не всегда видно, кто перед тобой. Вон про меня сколько насочиняли – я людоед, а ведь не причинил вреда ни одному человеку… никого не убил…
Не смог убить. Стыдно признаться в этом сыну. По-настоящему сильно и осознанно он ничего не желал, как собственноручно пристрелить убийцу, и молился, чтоб девчонка выжила. Мысленно режиссировал акт возмездия, проигрывал, как безжалостно, хладнокровно, медленно, выпуская каплю за каплей кровь, убивает девчонку и наслаждается ее муками. Маленькая тварь выжила, а у него рука с пистолетом предательски… нет, трусливо опустилась.
– Научись, Павлик, распознавать людей, – вздохнул он. – Ты не должен судить ее, мама защищала нас, наши жизни. Благодаря маме свалили монстров, правда, уже без нее. Алло! – поднес к уху звонивший мобильник Шатунов. – Я слушаю, говорите…
– Леха, это я. Тот, кто увез твою дочь.
Шатунов получил адреналиновый удар и остановился, едва выговорив:
– Идите в машину, я скоро…
Он втянул носом воздух, будто брал на нюх позвонившую сволочь, хотя она была за много-много километров. Жаль, ух, как жаль, что Дубенич далеко. Иначе зубы Лехи не друг о друга терлись бы, издавая симптоматичное скрипение, а вонзились бы Юре в глотку.
– Молчишь? – рассмеялся Дубенич. – Неужели вы докопались? Хм, у меня неплохое чутье, вовремя я слинял.
– За что? – выдавил Шатун, ибо Юрка остался для него неизведанной галактикой.
В паузе он присел на скамейку у могилы рядом с обочиной кладбищенской дороги. Шатунов не смог нажать на курок, зная, что на больничной койке лежит прямая убийца, но эту гадину, голос которой бил по нервам из трубки, пристрелил бы, не дрогнув!
– Видишь ли, корни далеко в прошлом. Шатун, ты вторгся в сферу, куда я тебя определил временно! Ты это слово понимаешь или нет? У меня выгорало крупное дело, я не мог его бросить, временно передал тебе. Но ты не захотел уйти, когда я просил. Вдруг из тупорылого Лехи-бревна ты превратился в акулу капитализма, захватив мою вотчину.
– Ты купил завод, называешь его своей вотчиной? – перебил Шатунов.
– Я наметил его себе, намекал тебе об этом. И пивзавод должен был перейти ко мне, а ты меня обставил. Ну кто ты такой, черт возьми!
– А… – усмехнулся Шатунов. – Зависть, да?
– Возмущение. Тебе надлежало сидеть в Погореловке и не вякать, извини за цинизм.
– Почему ты заказал Ксению?
– И ты б заказал, будь на моем месте, – убеждал Дубенич. Он не чувствовал себя виноватым, абсолютно! – Видишь ли, ее боялись меньше, чем меня. Она раскрутила моих людей, сильно их запрессовала – молодец. А двое стукнули мне! Я приставил к ней шпика и вдруг узнаю, что вы встречаетесь, а она замужем. Я не стал разбивать семью… я просто ее уничтожил. К сожалению, киллеры не нашли на меня досье, хотя искали и у нее дома, и на даче.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу