Владимир Болучевский - Немного грусти в похмельном менте

— Бывает, — вздохнул Молодец.

— Ну вот, — Моргулис глубоко затянулся. — Я один и поехал. Посмотреть что к чему.

— И как?

— Похоже, была мокруха, Петрович. Там и без криминалиста все ясно. Там, понимаешь… живет-то он в отдельной квартире, но там такой бомжатник!.. Мама не горюй! В сортире даже унитаза нету. Все пропито. И вони-ища… И, что главное, — вся ванная кровищей заляпана. Так… затерто кое-как, и все. Но крови, судя по всему, много было. И клочья волос черных. Короткие такие.

— А тех, кто сигнализировал, нашел?

— А как же. Соседи по площадке. Вот они мне и рассказали — не один он жил. То есть народу к нему шастало много, это понятно. Бухарики [24] Бухарики (жарг.) — граждане, часто употребляющие алкоголь и ведущие асоциальный образ жизни. в основном. Но! Была у него сожительница постоянная. Буквально до последнего времени. А теперь ее нет. Исчезла. И пропала она аккурат в ту ночь, когда соседи из его квартиры вопли всякие слышали и вроде даже шум драки. А потом видели, как он тайком мешок какой-то из квартиры выносил, а из него вроде кровь капала. Это их и насторожило. Они из окошка пронаблюдали и увидели — сунул он этот мешок в бак мусорный (огляделся еще, говорят, так это по сторонам) и шасть обратно домой. А потом, уже под утро… — Моргулис вновь глубоко затянулся. — Как они говорят, он из дому вышел и поперся куда-то. Но в руках у него опять был какой-то сверток. А на лестнице — пятна крови. И что главное, Петрович… сожительница его брюнеткой была. И стрижку носила очень короткую. А?

— Да… — задумчиво констатировал Молодец. — Похоже, все сходится.

— Ну?.. А я что говорю?

— А сам-то он чего говорит?

— Ну, Петрович… ты уж меня извини, конечно, но ты же сам видел, в каком я состоянии самочувствия находился… Я с ним особо и не разговаривал, так… отоварил [25] Отоварить (жарг.) — в данном случае — произвести физическое воздействие насильственного характера на гражданина (граждан). пару раз, чтобы не мешал следственному процессу. А потом… чего с ним разговаривать? Конечно, он отпираться будет! Еще как! Но… бак-то мусорный, положим, вывезли уже. Тут все — с концами. Но кровь в ванной — это раз. Она ж никуда не делась? Друганов его потрясти — это два. Короче… наскребем улик. Да он у меня и сам сейчас расколется. Вот, — бля [26] Бля (бляха, блин) (разг.) — русское идиоматическое выражение, служащее для более гармоничной связки слов в предложении. буду!

— Ну что… — шмыгнул носом Молодец. — Работай, Коля.

— Ага, — кивнул, Моргулис и покосился в сторону сейфа. — А… это…

Молодец проследил за его взглядом, вздохнул и развел руками.

— Как же мы его, ящик этот, так быстро уговорили? — почесывая затылок, Моргулис вышел из кабинета.

А вот старшему лейтенанту Виктору Лобову, сотруднику того же самого «убойного» отдела, которым командовал майор Молодец, сегодня грустно не было. И даже наоборот. Он шел на службу в приподнятом, так сказать, состоянии духа и даже что-то легкомысленно при этом насвистывал.

«А почему?» — спросит какой-нибудь недогадливый читатель.

Ну что ж, есть у нас ответ на такой вопрос. И никакого в этом особого секрета нету.

Витя Лобов был женат. И по причине полного отсутствия собственной жилплощади проживал совместно с родителями жены. То есть, с тещей и тестем. Ну… теща, она теща и есть. Ничего такого особенного в ней не было. Ненавидела она Виктора в меру и к общему семейному столу подпускала, поскольку все свое невеликое жалование тот исправно отдавал жене. Так что Витя особо не голодал. То есть голодал, конечно, как всякий молодой здоровый мужик, которого скудно кормят, но не особо. Про жену его и вовсе сказать нечего. Но вот тесть… Тесть был человек особенный. Можно даже сказать — исключительный!

Проработав всю свою сознательную жизнь на заводе и весьма прилично там при советской власти зарабатывая, он привык ни в чем себе не отказывать (в том плане, что, придя с работы, садануть под тарелочку борща грамм триста водочки вовсе никаким излишеством не считал). И даже выйдя в конце восьмидесятых на пенсию, в особых переменах уклада жизни и привычек нужды не ощущал. Но когда настали злые девяностые… когда с привычным рубликом стало твориться тако-ое… Он как-то присел и, считая цифры «столбиком», вычислил, что его пенсии (если перевести ее на количество потенциально купленных в магазине бутылок водки) хватит… хватит… Он еще раз пересчитал, отшвырнул карандаш, крякнул, крепко по-пролетарски выругался, глубоко задумался и стал конструировать самогонный аппарат.