Валерий Тихомиров - Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок

— Якудза?

Впрочем, вопрос был риторическим. У обоих гостей не хватало по мизинцу на левой руке. Он регулярно смотрел телевизор. В далекой Японии резали пальцы за малейшую провинность. Так что сомнений не оставалось. Гости одновременно полезли во внутренние карманы полушубков. Бай замер, вдруг ощутив себя спарринг-партнером Майка Тайсона на разминке. Но на свет появились обычные, ничем не примечательные очки. Спрятав пустые холодные глаза за нереально выпуклыми линзами, один из азиатов небрежно кивнул:

— Мы — якутса. — На его лице мелькнула тень улыбки.

Но Бай иронии и игры слов не уловил. Он облизал пересохшие губы и внезапно спросил:

— А что в чемодане?

— Панты, — гордо хмыкнул второй гость. — На весь Питер хватит. Ты не ходи за нами. Не надо.

Два невысоких, но очень крутых пассажира рейса № 412 «Якутск — Санкт-Петербург» развернулись и пошли к выходу. В город, на поиски нового тойона, прибыли Сократ и Диоген, по ходу дела успевшие стать «Якутса» для местной братвы.

Ахмет тихо скулил в стороне.

— Че за дела-то, Бай?! Нормально встретил пацанов. Без понтов. Им че, все можно? Че пальцы-то ломать?!

Бай остался на месте. Он стоял рядом с подвывающим Ахметом и завороженно шептал в спину уходящим:

— Вот именно. Не хер пальцы ломать. У них у самих — понты чемоданами…

За его спиной истерично зазвенел «однорукий бандит». Перекрывая гам зала ожидания, механический голос объявил под сияние красочной панели над автоматами:

— Дже-е-ек По-от!!!

За стенкой автомата кто-то протяжно завыл. Довольный Краб спрыгнул с крыши аппарата и захохотал:

— Во как надо играть!

Президент фирмы «Буллит» развернулся и коротким хуком слева дисквалифицировал его в челюсть… А что делать, когда такие дела и понты чемоданами?

Следствие по делу доктора Люды началось с неудачной попытки проникновения в больницу. Он вошел в приемный покой под раскаты грома. На улице бушевала гроза. Злобная гардеробщица вычленила Альберта Степановича из череды посетителей по неизгладимой печати интеллигентности в облике и грязным ботинкам.

— Слышь, ты, в очках! — гаркнула ядовитая старушенция, безошибочно не ожидая отпора. — Куда без сменной обуви?!

Для тех, кто не взял с собой тапочки, в гардеробе имелись так называемые бахилы. Вручение их посетителям за наличный расчет было местным гардеробным бизнесом. Знай Потрошилов, что таким образом ему собираются продать по пять рублей мятые синие мешочки на ноги, он мог бы среагировать по-другому. Но Алику, как обычно, стало стыдно за чужую грубость. Он гордо и быстро развернулся к выходу, храня инкогнито. Конечно, можно было взмахнуть перед носом сторожевой бабы-яги удостоверением. В таком случае проблемы со сменной обувью отпали бы, будто любой милиционер стерилен от рождения. Но злоупотребление данной ему народом властью для Потрошилова было неприемлемо. Он покинул больницу, шепча про себя романтическую зарисовку к сонету:

К тебе пришел однажды в кедах,

А надо было в полукедах.

Без тапок я, моя любовь,

И не увидеться нам вновь…

Валентина Петровна накрасила губы. Этим регулярно занимаются миллиарды женщин планеты. Но для мамы Альберта Степановича Потрошилова это был Поступок. За долгие годы педагогической деятельности она приобрела стойкое неприятие косметики как показателя распущенности и где-то даже грехопадения. От неприличности производимых действий постукивало сердце и дрожали руки. Неуверенными движениями она нанесла на ресницы комочки туши. Процесс не доставлял удовольствия. Впрочем, как и результат.

Если бы не обстоятельства, Валентина Петровна никогда бы не взялась за помаду, обойдясь мазком пробки от духов «Красная Москва» за ухом. Однако обстоятельства требовали парадного антуража. Покорившись неизбежности, она изобразила лихую улыбку и жирно обвела брови. Получилось достаточно ярко и празднично. С каким-то болезненным наслаждением Валентина Петровна напудрила щеки. В зеркало на нее уставилась незнакомка, похожая на… Ну, на кого-то из актрис.

Неожиданно ощутив себя свободной женщиной, совершающей отчаянные поступки, она пошла вразнос и одела серьги. Затем пришла очередь гардероба. К ярко-желтой блузке удивительно подошла голубая юбка и бордовые туфли. Картина вышла на редкость гармоничной.

В момент пика визажа хлопнула входная дверь. Из погони за безразмерным счастьем вернулся любимый сын Алик. Валентина Петровна торопливо сдернула салфетку со стола. Посередине стоял салат оливье. Рядышком таинственно светилась мутным зеленым стеклом бутылка шампанского. Альберт Степанович заглянул на кухню и, мельком мазнув взглядом по непривычному натюрморту, вежливо сказал: