Лоуренс Блок - Дебет и кредит

Первый конверт лег на его стол во вторник. И Майрон Хеттингер сразу понял: что-то не так. Дело в том, что во вторник утром он практически не получал деловой корреспонденции. Письма, отправленные в пятницу, приходили в понедельник. Отправленные в понедельник, если их не приносил курьер, находили адресата в среду, в редких случаях — на исходе рабочего дня во вторник. Этот конверт лег на его стол утром. Джон Палмер принес его вместе с другой корреспонденцией. Как и все другие конверты, запечатанный. Почтовые отправления, адресованные Майрону Хеттингеру, вскрывал только Майрон Хеттингер.

Остальные конверты порадовали его рекламными проспектами и просьбами о содействии. Майрон Хеттингер вскрывал каждый, мельком проглядывал содержимое, рвал послание на две части и бросал в корзинку. Однако, взяв в руки конверт, о котором шла речь выше, он вскрыл его не сразу. Сначала пригляделся к нему.

Адрес его конторы. Отпечатанный на обычной пишущей машинке. А вот штемпель воскресный. Припечатавший марку стоимостью в четыре цента, которую почтовое ведомство выпустило в честь стопятидесятилетия известного колледжа на Среднем Западе. Обратного адреса Майрон Хеттингер не обнаружил.

Он вскрыл конверт. Вытащил из него не письмо, а фотографию, запечатлевшую двоих полураздетых людей. Мужчину лет пятидесяти с небольшим, лысеющего, полноватого, с длинным носом и тонкими губами. И женщину, по возрасту годящуюся ему в дочери, очаровательную, миниатюрную, улыбающуюся блондинку. Мужчину звали Майрон Хеттингер, женщину — Шейла Бикс.

Майрон Хеттингер долго, от пятнадцати до тридцати секунд, смотрел на фотографию. Потом положил ее на стол, поднялся, прошел к двери своего кабинета, запер ее. Вернулся к столу, сел, убедился, что кроме фотографии в конверте ничего нет. Потом разорвал фотографию на несколько частей, точно так же поступил с конвертом, обрывки положил в пепельницу и поднес к ним огонек зажигалки.

Менее уравновешенный человек разорвал бы фотографию и конверт на тысячи частей, выбросил бы в окно и в молчаливом ужасе застыл бы над массивным столом. Майрон Хеттингер на недостаток уравновешенности не жаловался. Фотография — не угроза, а лишь намек на угрозу, дымок, указывающий на наличие огня. Так чего трястись, еще не зная, что представляет из себя эта угроза?

От дыма шел неприятный запах. Когда костерок в пепельнице догорел, Майрон Хеттингер включил кондиционер.

Второй конверт прибыл через два дня, в четверг утром. Майрон Хеттингер его ждал, не испытывая страха, но и без особой радости. Он раскопал его в толстой пачке писем. Такой же, как и первый. Тот же адрес, та же пишущая машинка, та же марка. Только штемпель, естественно, с другой датой.

На этот раз вместо фотографии он получил короткое послание, отпечатанное на листе дешевой бумаги:

«Положите в бумажный пакет тысячу долларов десятками и двадцатками и оставьте его в ячейке камеры хранения станции «Таймс-сквер». Ключ от ячейки положите в конверт и оставьте его на регистрационной стойке отеля «Слокам» для мистера Джордана. Сделайте это сегодня, или фотография будет отослана вашей жене. Не обращайтесь в полицию. Не нанимайте частного детектива. Никаких глупостей».

Автор неподписанного письма мог обойтись без последних трех предложений. Майрон Хеттингер не собирался обращаться в полицию или нанимать частного детектива. А уж предположение, что он может сделать что-нибудь глупое, не лезло ни в какие ворота.

После того, как конверт и письмо сгорели в пепельнице, а кондиционер очистил воздух, Майрон Хеттингер еще долго стоял у окна, оглядывая Восточную 43-ю улицу, и думал. Письмо взволновало его куда больше, чем фотография. Письмо являло собой угрозу. Угрозу его упорядоченной жизни. Этого он потерпеть не мог.

До того, как появилось письмо, Майрон Хеттингер по праву мог гордиться своими достижениями. Идеальная работа: аудитор высшей квалификации, очень и очень неплохо зарабатывающий тем, что каждый год помогает различным физическим и юридическим лицам уменьшать сумму налогов, которые им пришлось бы выплатить, если б они не прибегли к его услугам. Идеальная семья: его жена, Элеонор, на два года моложе, поддерживает в доме идеальный порядок, изумительно готовит, составляет ему компанию, если он хочет с ней общаться, оставляет одного, если такого общения ему не требуется, не сует свой действительно длинный нос в его личные дела, и ежегодно получает двадцать пять тысяч долларов от основанного им трастового фонда.