Керри Гринвуд - Убийство в «Зеленой мельнице»

Полицейский был кареглазый шатен с незапоминающейся внешностью, и вид его выдавал озабоченность.

— Так-так, мисс Фишер, мне стоило бы привлечь вас за соучастие. Где бы вы ни появились, вокруг вас трупы растут, словно грибы после дождя, не замечали? Вы видели, как это произошло?

— Здравствуйте, Джек, я тоже рада вас видеть. Да, все видела. Вообще-то я находилась с ним рядом, однако кто его заколол, не заметила. Если только вы не думаете, что это и впрямь была я; а раз так, вам лучше надеть на меня наручники, начальник.

Джек Робинсон не улыбнулся. Он не любил загадок. Не в восторге он был и от внезапных смертей.

— Полицейский врач уже выехал, — сообщил он.

— Зачем?

— Чтобы засвидетельствовать смерть.

— Я могу засвидетельствовать это и сама, Джек, он умер окончательно и бесповоротно. Бедняга!

Покойный был симпатичным и довольно юным на вид. У него была по-детски круглая голова с темными волнистыми волосами, римский нос с горбинкой, полные чувственные губы и синеватый подбородок. Фрина заметила, как он обмяк в объятиях партнерши, его лицо застыло маской усталости и боли. Сейчас он лежал на спине ногами к оркестру, вяло раскинув руки, с лицом спокойным и пустым, как у любого человека, в чьей бренной оболочке погас живительный огонь. Единственным признаком смертельного ранения было круглое алое пятно на груди слева, где тонкое длинное лезвие, направленное умелой рукой, пронзило его сердце.

Фрина закусила губу. Что-то в нем изменилось с того момента, когда она впервые увидела этот труп, однако ей никак не удавалось вспомнить, что именно навело ее на эту мысль.

— Мертвее некуда, — согласился Джек Робинсон. — Но таков порядок. Чем это его?

— Полагаю, тонким ножом, если, конечно, он не умер от истощения. Эти танцевальные марафоны — просто безобразие. Скорее напоминают старый добрый Колизей, чем двадцатый век. Я еще удивляюсь, как это синьор Антонио не обзавелся львами.

— Погибший участвовал в марафоне?

— Да, Джек, оставалось всего две пары. Они протанцевали двое суток — два дня и две ночи. Это же форменное преступление! Они, бедняжки, ковыляли кругами, прилепившись друг к другу, а потом он упал. Я свалилась на него, оставшиеся двое поняли, что выиграли, и тоже рухнули, потом подошел управляющий и объявил их победителями. Я поняла, что этот парень мертв, это было очевидно, но не успела ничего предпринять — его партнерша тоже обнаружила, что он мертв, и завопила на весь зал. И там было что-то такое…

— Что?

— Что-то в нем было не так, но не могу вспомнить, что. Музыканты спустились узнать, в чем дело, девушка потеряла сознание, и ее перенесли на диван. Она и сейчас там — такая, в светло-голубом. А потом все мы просто стояли и ждали, пока вы приедете.

— Кто мог заколоть его?

— Вообще-то кто угодно. Во время фокстрота свет приглушили, и никто не стоял на месте.

— О боже, наверняка это дело снова будет таким же, — обреченно вздохнул детектив-инспектор Робинсон. — Так бывает всегда, когда в делах замешаны вы, мисс Фишер. Я распоряжусь, чтобы мои констебли записали все имена и адреса посетителей. А вы пораскиньте мозгами, припомните, кто находился поблизости, и мы попросим их остаться.

— Только я, Чарльз, еще вон та полная дама в пюсовом с тем упитанным господином и другие участники марафона. Может, музыканты что-то видели?

— Ладно, мисс Фишер, я с вами позже поговорю. Дамы и господа! — объявил он громким уверенным голосом.

Встревоженная толпа облегченно вздохнула. Наконец пришел тот, кто может Принять На Себя Ответственность и сказать, что им делать.

— Боюсь, что должен прервать ваши танцы. Я попрошу всех по очереди проследовать в фойе. Там есть женщина-полицейский, она досмотрит дам. Затем, если вы не откажетесь сообщить свои данные констеблям, можете идти домой. Однако я хотел бы переговорить с теми, кто видел, как этот мужчина упал, а также с теми, кто находился рядом с ним.

Последовал быстрый нестройный шум шагов, взвился пестрый вихрь разноцветных накидок, плащей, мехов, что-то подозрительно резко звякнуло, как будто прятали бутылки, и толпа схлынула; в «Зеленой мельнице» остались лишь немногочисленные свидетели, Фрина, несколько лежавших в обмороке и Тинтаджел Стоун со своими джазистами.

Фойе «Зеленой мельницы» было огромным, не меньше громадного зала Выставочного центра. Посетители, оправившись от потрясения, принялись — в зависимости от темперамента — рассуждать, сплетничать, впадать в истерику, падать в обморок, хохотать или тихо страдать от тошноты. Констебли деловито записывали, а синьор Антонио, стоя в дверях, непрерывно извинялся и с небывалой щедростью раздавал билеты на предстоявший на будущей неделе танцевальный вечер.