Даниэль Пеннак: Людоедское счастье. Фея карабина

– Слушай, это то самое, что я твержу себе каждое утро, глядя на свой гардероб: быть бы мне нормальным мужиком, так нет – сделался педерастом!

За этим разговором мы проходим в подвальный этаж, в секцию «Сделай сам» – его царство. Каждый божий день он притаскивается туда за полчаса до своих продавцов и обходит стенды и витрины, как Бонапарт – сомкнутые ряды своих гвардейцев перед битвой. Ни один болт, нарушивший равнение, не останется незамеченным; малейший намек на беспорядок на прилавках жестоко оскорбляет его эстетическое чувство.

– Надо же, какой от них бардак, от моих стариков!

Он вздыхает и кладет на место. Он мог бы с закрытыми глазами убрать всю секцию. Это его хозяйство. Сейчас, до прихода продавцов и покупателей, там царит первозданная тишина. И мы говорим в четверть голоса.

– Понравилось Кларе платье?

– Чудо на чуде!

Он находит электрический звонок в баке с роликами для мебели.

– Понимаешь, у моих старперов первое, что начинает барахлить, это память. Хватают что попало, бросают куда попало. Как дети: все им надо, заводятся с пол–оборота…

Царство непуганых стариков возникло в те времена, когда Тео был еще рядовым продавцом в отделе инструментов. Он приветливо встречал всех окрестных развалин и позволял им возиться с железками сколько душе угодно. Постепенно их становилось все больше и больше.

– Я сам вырос на улице и знаю, что это такое. Нельзя их оставлять без присмотра, иначе как пить дать плохо кончат.

Так он отвечает тем, кто ворчит, что от стариков житья нет.

– Здесь им кажется, что они снова при деле. А расходу от них никакого.

По мере того как Тео продвигался по служебной лестнице, популяция стариков неуклонно росла. Они притаскивались из самых дальних богаделен. И с тех пор как он был наречен королем подземного царства плоскогубцев и дрелей (а он способен не только реконструировать Париж при помощи своих железок, но и всучить газонокосилку человеку, который пришел за оборудованием для ванной), старики заполонили весь подвал.

– Тут для них генеральная репетиция рая.

– Слушай, а где ты разжился серыми халатами?

– Закрывали приют рядом с нами – я и купил по дешевке. Так, по крайней мере, я всегда знаю, где старичье.

В обеденный перерыв в соседнем ресторанчике (в столовку мы не ходим) Тео вдруг захохотал как помешанный:

– Ты знаешь что?

– Что?

– Леман пустил телегу, что я специалист по старикам. Ну, как бывают специалисты по мальчикам.

(Светлая личность наш Леман!)

– Кстати, по поводу мальчиков: вот, передай Малышу для его альбома.

Это новая фотография – в бордовом велюровом костюме с веточкой мимозы в петлице. На обороте – надпись, которую Малыш перепишет своим самым красивым почерком:

«Это когда Тео играет в кораблики».

Понимай как знаешь. Сам Тео, впрочем, понимает, равно как и его бесчисленные друзья, которым он оставляет на дверях, уходя из дома, такие вот фотографические послания. А Малыш? Может, надо запретить эту его коллекцию? Я знаю, что Тео и в самом деле не ходок по мальчикам, но все–таки…

6

Сразу после обеда поступают две или три жалобы, в том числе одна серьезная заморочка по секции мебели. Леман зовет меня. Иду, прохожу мимо отдела игрушек. Ни малейшего следа взрыва. Прилавок не починили, а за ночь просто заменили точно таким же. Странное впечатление – как будто взрыва и вовсе не было, как будто я оказался жертвой коллективной галлюцинации, как будто кто–то постарался вырезать у меня целый кусок памяти. С такими вот невеселыми мыслями поднимаюсь по эскалатору, а отдел игрушек погружается в клокочущие недра Магазина.

У мужика, который качает права в бюро претензий, спина такая, что через стеклянную дверь не видно практически ничего. С такой спиной только солнечные затмения вызывать. Поэтому я не вижу морды Лемана. Но если судить по тому, как ходят мускулы под блейзером клиента и пульсирует жила на его багровой шее, начальнику бюро претензий приходится туго. Несмотря на свои габариты, клиент не принадлежит к категории добродушных великанов. Он из тех, кто не повышает голоса. Это самые опасные. Он закрыл за собой дверь, остановился и теперь негромко излагает свои претензии, уставив указательный палец в Лемана. Я робко стучусь три раза – тук, тук, тук.

– Войдите!

Смотри–ка, судя по голосу, Леман и в самом деле струсил.

Амбал, не оборачиваясь, сам открывает дверь. Я проскальзываю между его рукой и косяком с боязливой ловкостью нашкодившей собаки.