Даниэль Пеннак - Людоедское счастье. Фея карабина

Я боялся, что опоздаю, но Магазин, кажется, опаздывает еще основательнее. С железными шторами, опущенными на гигантские витрины, он напоминает судно на карантинной стоянке. Из котлов в его чреве сочится пар и расползается клочьями в утреннем тумане. Однако свет, пробивающийся то тут, то там, свидетельствует, что сердце корабля бьется, жизнь внутри идет. Вхожу, и тотчас же меня захлестывает море света. Это каждый раз так: чем темнее и мрачнее на улице, тем ослепительнее сверкает все внутри. Это сияние, которое бесшумным водопадом обрушивается с вершин Магазина, отражается в зеркалах, вспыхивает в полированном металле, в стеклах, в искусственном хрустале, течет по проходам и пудрит вам мозги, – это сияние не освещает, оно создает свой мир.

Я думаю об этом, пока проворноперстый полицейский обшаривает меня с ног до головы и, убедившись наконец, что я не атомная бомба, пропускает внутрь.

Я не первый пришел. Большая часть служащих уже толпится в проходах первого этажа. Все смотрят вверх. У женщин – а их большинство – глаза подозрительно блестят, как будто они внимают непосредственно Святому Духу. Там, наверху, на командном мостике, Сенклер вещает в микрофон. Он считает своим долгом отметить «образцовое поведение персонала» во время последних «событий». От имени дирекции Магазина он выражает искреннее сочувствие господину Шантредону – тому хмырю, который своим горбом разбил витрину с косметикой и теперь зализывает болячки в больнице. Он приносит свои извинения тем, кого вчера навестила полиция. Все служащие должны будут подвергнуться допросу, «включая дирекцию», с единственной целью «предоставить следствию все сведения, необходимые для успешного завершения».

Что касается его, Сенклера, он абсолютно исключает, что злодеяние могло быть совершено кем–нибудь из его сотрудников. Ибо мы не его служащие, а именно сотрудники, как он имел честь заявить на заседании Административного Совета. Тысяча извинений уважаемым сотрудникам за небольшую проверку при входе. Он сам ее прошел, и покупателям тоже придется ее проходить все то время, пока не кончится расследование.

Смотрю на Сенклера. Такой молодой, такой красивый, он быстро вскарабкался наверх. Парень из тех, кто мягко стелет. В высшей коммерческой школе, которую он окончил, ему прежде всего поставили голос и научили одеваться. Все остальное пришло само. Он говорит почти ласково, и взгляд его под светлой челкой тоже ласковый, даже немного грустный. Неуютно ему, бедному, в Магазине. Его ближайшие сотрудники – заместитель по кадрам, заведующие секциями – типичные держиморды, и вид у них гораздо более соответствует должности. Все они выстроились в ряд вдоль золоченой балюстрады второго этажа, скорчив подходящие к случаю рожи. Кажется, что, хорошенько прислушавшись, можно услышать, как на их ответственных грудях растут медали. От этой мысли мне становится смешно. Смеюсь. Тип, который стоит передо мной, оборачивается. Это Лесифр, профделегат ВКТ [2] ВКТ – Всеобщая Конфедерация труда, одно из наиболее влиятельных профсоюзных объединений Франции, руководимое коммунистами. собственной персоной и в своем амплуа.

– Будет тебе, Малоссен, заткнись!

Я смотрю на толпу, застывшую в верноподданническом экстазе, затем на голый затылок Лесифра, затем снова на официальную трибуну. Да, у него точно какой–то дар, у Сенклера. Что–то он понял такое, чего мне не понять никогда.

Я решил, что проповедь обойдется без меня, и отправился в раздевалку. Прихожу, открываю металлический шкаф, достаю служебный костюм. Он принадлежит не мне, а фирме. Костюмчик не совсем уж дерьмо, но и элегантным его тоже не назовешь. Что–то в нем есть казенное, старомодное, слишком правильное. Костюм человека, который мечтает завести себе другой. Я держу его перед собой, как будто вижу в первый раз. Мои размышления прерывает насмешливый голос:

– Что задумался, Бен? Хочешь, возьми какой–нибудь из моих.

Это Тео, прикинутый, как всегда. Сегодня на нем костюм от Черутти. Он так часто меняет костюмы для позирования перед фотоавтоматом, что они уже не помещаются в его шкафу, и он захватил часть моего. У него дубликат моего ключа, и каждое утро я извлекаю свою служебную одежку из–под горы его апеннинско–голливудских шмоток.

– Серьезно, если что нравится – бери!

Рукой показываю: не в этом дело.

– Спасибо, Тео. Я просто думал, глядя на свое обмундирование, по мне ли эта работа.

Он ржет как жеребец: