Филлис Джеймс - Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе

Сторожу не позволялось заходить на территорию соседнего прихода без разрешения тамошнего констебля, и нередко бывали случаи, когда старцы безмятежно наблюдали, как на другой стороне улицы преступники грабили дом, поскольку граница приходов проходила посредине мостовой. Однако чаще они просто дремали всю ночь в хмельном ступоре. Их орудиями ремесла, обожаемыми поколениями карикатуристов, были фонарь (или «лампион») и трещотка. Фонарь представлял собой тяжелое железное сооружение, изукрашенное слоями смолы и жира. А трещотка служила не более чем средством для сбора преступников, по выражению «Икзэминэра», громким аккомпанементом «старческому простуженному голосу, который словно созывал воров, предлагая им грабить в свое удовольствие».

Трудно было ожидать, что эти скудные приходские силы, даже подкрепленные в зимнее время двадцатью четырьмя ночными патрулями, способны предотвратить убийство. А уж мысль использовать их в качестве детективного агентства представляется тем более смехотворной. Хотя они были не единственными защитниками закона в приходе, где жил Марр. Кроме них – но не над ними – имелись три магистрата в составе местного полицейского суда Шэдуэлла, это один из семи созданных в 1792 году. Организацию таких судов можно считать антикоррупционным актом, поскольку это наконец избавило Миддлсекс от позора продажного правосудия, которое больше столетия считалось крайне прибыльным делом. Пробившись с помощью денег в судейские, люди открыто брали в качестве взяток столько, сколько удавалось получить, – вытаскивали из разных передряг воров, облагали данью содержателей борделей, а тем, кто осмеливался им противодействовать, грозили тюрьмой. Но иногда они встречали мошенников хитрее себя. В конфиденциальном докладе лорду-канцлеру говорится о некоем судье по имени Сакс в окрестностях Вапинга – человеке скверном и достойном всяческого порицания. Еще недавно он был заключенным тюрьмы суда королевской семьи, куда попал за долги, а теперь таскался по грязным питейным заведениям на Тауэр-Хилл и в Вапинге и собирал кляузы в крохотном баре поблизости от службы снабжения флота. Но не многие судьи пали так низко. Им ведь достаточно было открыть магазин неподалеку от суда и прекрасно зарабатывать, облагая продаваемые ворам и проституткам товары с десяти-, а то и двадцатипроцентной надбавкой. За это они обещали им неприкосновенность. Смысл закона 1792 года заключался в том, чтобы заменить завидные деловые предприятия судами по принципу тех, что были учреждены Генри Филдингом на Боу-стрит, где уже полвека вершилось честное правосудие. Магистраты семи новых судов получали по четыреста фунтов в год (впоследствии эта сумма увеличилась до пятисот фунтов) – достаточное, как надеялись, жалованье, чтобы не поддаваться искушениям.

Но решение одной проблемы повлекло за собой другую. Единственное требование к назначаемому на должность человеку, общее для всех судейских: личный доход кандидата должен быть не менее ста фунтов в год, чтобы он не стал послушным орудием в руках государства. Новые должности распределялись согласно праву патронажа. К 1811 году (снова цитата из «Икзэминэра») «в судах сидело много людей, с которыми не знали, что делать, их собственные покровители. У них не было ни времени, ни желания, ни способностей выполнять свои обязанности. Их положение сильно досаждало им самим и вредило их подчиненным… Один писал роман, другой изучал политику, третий погрузился в богословие, четвертый обсуждал проходивших мимо девиц, пятый грыз перо, корпя над незаконченной рифмой, шестой нес всякую чушь о жизни доктора Джонсона». Сам поэт-лауреат [5](по выражению Вальтера Скотта, «эта поэтическая Минея, человек, заслуживший уважение во всех областях, кроме литературы») был тоже из магистратов, которые вообще отличались страстной любовью к писательству. Один мог сочинить пьесу, в которой ловили негодяя, совершившего преступление в пьесе другого, а третий судейский обсуждал сюжеты первых двух в журнале. «Магистраты, – заключает автор, – были тем же в дневное время, что сторожа в ночное: жалкими существами совершенно не на своем месте, бесполезными для всех, кроме тех, кто грабит честных людей».

Трое магистратов Шэдуэлла: Роберт Кэппер, Эдвард Маркленд и Джордж Стори – размещались в помещении суда на Шэдуэлл-Хай-стрит. Подразумевалось, что оттуда они должны обслуживать шесть густонаселенных районов: Шэдуэлл, Вапинг, Святой Анны (Лаймхаус), Святого Георгия на Востоке, Рэтклифф и Поплар. Себе в помощь (подобно магистратам других судов) они имели право нанимать не больше восьми полицейских. Полицейские не носили формы, не имели значков принадлежности к определенному суду, и им не полагалось никакого снаряжения. В сущности, они представляли собой крошечные, обособленные подразделения, которые были полностью под личным началом магистратов. Полицейскому платили двадцать два шиллинга в неделю, но как бы в виде предварительного гонорара. Предполагалось, что они должны выполнять поручения граждан, охотиться за преступниками и за оговоренное вознаграждение возвращать награбленное. Этим способом они зарабатывали сверх положенного жалованья до ста фунтов в год. Между ними, приходскими констеблями и ночными сторожами сложились глубоко враждебные отношения. Те воспринимали полицейских как шпионов, отказывались им как-либо помогать, поскольку они боролись за одни и те же побочные доходы, но служили разным господам.