Йон Колфер - Замаранные

Только не мы, а я. Но я не хочу, чтобы полиция копалась в моих делах.

«Потому что это типичное гангстерское убийство».

Точно. Так что мы будем делать дальше?

«Ага, теперь снова мы?»

Я переключился на Томми Флетчера. Он снова стал капралом после того инцидента, когда облил овцу бензином, поджег ее, а потом съел здоровенную порцию. Там еще было полно самогона. Томми лежал животом вниз на обрыве, выходящем на ничейную полосу, и палил из автомата по диким собакам.

– Ты стреляешь по шавкам, капрал? – спросил я у него.

– Не-е-е, – с ухмылкой ответил Томми. – Я стреляю рядом с шавками, чтобы посмотреть, как они подпрыгивают.

Я прикрыл глаза и почувствовал, как сон наваливается на меня, словно волна тяжелого тумана.

Стрелять рядом и смотреть, как они подпрыгивают. Почти то же самое, что ничего не делать. Агрессивная пассивность.

Саймон был бы горд.

Я встретился с Зебом во второй раз, когда работал вышибалой в Бруклине, в клубе под названием «Квирс», который рассчитывал привлечь внимание голубых, но в склонном к иронии Нью-Йорке полюбился разным артистичным придуркам. Не самые лучшие времена в моей жизни – босс заставлял вышибал носить жилеты с блестками и красить брови и ресницы. Если бы у меня был свой веб-сайт, то фотографиям из этого периода моей жизни там не нашлось бы места. К счастью, период оказался коротким, я продержался всего неделю, потом у меня на веках появилось раздражение. Пришлось выбирать: купить на свои деньги гипоаллергенную косметику или уволиться. Я выбрал второе.

Так вот, я стоял у входа в «Квирс» в свой последний рабочий вечер, размышляя о том, что коэффициент дерьма поднялся примерно до двухсот процентов, если вышибала должен красить ресницы, когда появился парень с лицом, размалеванным до предела. Я положил ему ладонь на грудь, чтобы он увидел, какая большая у меня рука.

– Сэр, ничего не говорите. Вы сюда не войдете.

Но что-то в его лице показалось мне знакомым. Он был похож на одного из парней группы «Би Джиз» после нескольких трудных лет.

– Да брось, приятель, – заныл он. – У меня полно наличных. Хочешь посмотреть?

Я не хотел смотреть. Достаточно помахать наличными больше пяти секунд перед ночным клубом, как кто-нибудь непременно затеет драку.

– Нет, сэр. Пусть они останутся в вашем кармане.

Он продолжал меня игнорировать, что начинало входить у него в привычку, и вытащил свернутые в рулончик полтинники, которыми легко можно было заткнуть лаз в крысиную нору.

– Знаешь, что это такое?

Я слегка надавил на него кончиками пальцев, чтобы заставить отступить на пару шагов.

– Да, знаю, сэр.

– Нет, сэр. Вы не знаете. Вы только так думаете. – Пьянчуга постучал себя по носу, словно там прятался большой секрет. – Это вот я получил за пару силиконовых сисек и подтяжку живота. Отличная работа. Если ты меня впустишь, я дам тебе штуку. Ну, так как? Тысяча долларов за один шаг в сторону.

Я остался стоять на прежнем месте, но вовсе не потому, что меня нельзя купить, а по той простой причине, что этот тип думал, будто у него получится меня купить, по крайней мере, для меня это имеет значение.

– Извините, сэр. Уберите свои деньги.

В этот момент парень посмотрел мне в лицо, возможно намереваясь продолжить переговоры, но тут между нами проскочила искра.

– Эй, – пробормотал он, покрутив пальцем. – Я тебя знаю.

Тут и я его вспомнил. Бледное лицо, блестящие глаза. Доктор из Ливана.

– Нет, не думаю, что мы встречались, – тем не менее сказал я.

Зеб отступил еще на шаг и широко развел руки в стороны, словно инспектор манежа, представляющий себя публике.

– Послушай, это же я. Специалист по жирным членам.

Он продолжал говорить, словно мне не хватало информации.

– Ну, ты же помнишь парня, которому отстрелили член в сражении. Я национальный герой.

Набор самых странных заявлений, которые я когда-либо слышал в жизни.

Я проспал до четырех дня и скатился с постели удивленный и раздраженный – не самое лучшее сочетание для начала деятельности. Четыре часа. День умирал, а я еще даже ботинки не надел. К тому же моя комната напоминала отвратительную дыру. И почему только я не навел в ней порядок, вместо того, чтобы валяться и размышлять? Как всегда, я успокоился во время бритья. Тот момент, когда ты открываешь глаза, – почти всегда самое противное время. Пара мгновений блаженного неведения, и вот уже жизнь обрушивается на тебя всей своей тяжестью. Сегодня она казалась еще более паршивой, чем всегда.