Марджери Эллингем - Спрячь меня (сборник)

Ваш прелестный сад сейчас наверняка в самом цвету. Как Вы, должно быть, им наслаждаетесь!

С любовью, милая тетя,

Ваша

Дороти Фелпс

Вэл брезгливо уронила письмо.

– Чудовищная старуха, – сказала она. – Прекрасно ее помню. Что ж, это многое объясняет.

– Что объясняет? – требовательно спросила тетя Марта.

– Разные факты.

Вэл прошлась по комнате и остановилась, глядя в западное окно, в котором сверкало вечернее солнце.

– Видимо, Джорджия кому-то это сообщила, – заметила тетя Марта.

– Разумеется, – устало произнесла Вэл. – Она сообщила это всем, с кем успела переговорить за последние две недели, то есть доброй сотне человек. Вы же знаете Джорджию. Она не имеет в виду ничего такого и не думает, будто я хотела ее отравить. Ей нравится эта история, просто она не понимает, что все это может значить. Она вообще ни о чем не думает, делает то, что ей хочется.

– Это опасно, дорогая моя.

– В самом деле? – горько спросила Вэл. – Было вскрытие. Рэмиллиса уже похоронили. Все в порядке. Что ж мне теперь в суд на нее подать?

– Можно и в суд.

– Можно. Но маловероятно. Даже если бы она не была одной из важнейших наших клиенток, каково мне было бы признаться в том, что я слышала, будто так влюблена в Алана Делла, что попыталась отравить ту, которую он предпочел мне?

Несколько мгновений леди Папендейк молчала.

– Как это гадко со стороны Джорджии! – неожиданно воскликнула она после затянувшейся паузы. – И что мне написать Эмили?

– Ей семьдесят, – терпеливо сказала Вэл. – Напишите, что сделаете все, что сможете. Ее от нас отделяют не только полторы сотни миль, но и полторы сотни лет. Она живет в прошлом, во времени, предшествующем наполеоновским войнам. Тогда было так принято. Дом ее совершенно не изменился, сама она тоже. Если бы она не была такой жесткой дамой, это выглядело бы жалко, а так – всего лишь глупо. Нельзя вести себя, словно ты королева Шарлотта, даже если живешь в замшелой берлоге времен короля Георга.

Леди Папендейк с сожалением кивнула.

– А с Джорджией ты поговоришь?

– О нет! – Вэл стояла спиной к окну, и на солнце ее волосы светились, словно огненный нимб. – Нет. Через пару дней она сама все забудет. Если я поговорю с ней, у истории появится продолжение. Она будет рыдать, каяться, потом расскажет кому-нибудь по большому секрету, и все пойдет по второму кругу.

– Ты не по годам умна, – заметила леди Папендейк таким тоном, как будто ее это очень огорчало. – Возможно, племянница Эмили все преувеличила.

– Возможно. Но в любом случае давайте смотреть на вещи оптимистично.

– Ты боишься, что этот мужчина услышит?

– Боюсь, что он уже все услышал, – ответила Вэл с похвальным равнодушием. Прочитав письмо Дороти Фелпс, она наконец стала понимать смысл невнятных слов Делла. Последней каплей обычно становится именно такое неожиданное проявление доброты, и внезапно ее броня пала. Она прислонилась лбом к оконному стеклу и пробормотала:

– Господи, милый мой, любимый, Господи, что же мне делать, любимый мой…

Эти дурацкие причитания сделали существование чуть более выносимым, а потом момент отчаяния прошел.

Она отвернулась от окна и взглянула на тетю Марту.

– Это проходит, – ответила та на незаданный вопрос. – Из всего на свете это происходит наиболее бесследно. Наслаждайся, пока есть чем.

– Наслаждаться?

Леди Папендейк взглянула на свои руки, испещренные мелкими бурыми пятнышками.

– Чувствовать что-либо – большое дело, – заметила она. – Со мной этого давно не случалось.

Вэл присела у стола и принялась что-то рисовать. Тетя Марта подошла к ней и заглянула через плечо.

– Что это? Ночная рубашка?

Вэл зачеркнула свой эскиз и подняла взгляд – ее щеки покраснели, глаза смеялись.

– Маленький хорошенький саван, – сказала она. – Его надо сшить из какой-нибудь тяжелой дорогой ткани. Нового бертовского кордешина, например.

– Это ужасно и бессмысленно, – сказала леди Папендейк. – Мне нравятся бантики. А зачем карман?

– Для индульгенций, – весело ответила Вэл. – Они всегда в моде.

– Вот что я вам скажу, – изрек мистер Лагг, разглядывая золотые карманные часы, безнадежно испорченные, по его мнению, дарственной надписью на задней крышке, – в ломбарде за такие надписи сильно снижали цену. – Я считаю, что она не придет.

Мистер Кэмпион отвернулся от окна и зашагал по ковру, ссутулив обтянутые вечерним пиджаком плечи.