Рональд Нокс - Убийство на виадуке

– Да, это вполне возможно.

– Так неужели же вы не понимаете, что в этом случае список приобретает огромное значение? Потому что он написан рукой убийцы, а не Бразерхуда, и может раскрыть нам некие черты характера того, кто совершил убийство.

– Туманная будет подсказка. Насколько я помню, в нем говорилось про «носки, жилет, ветчину и банки».

– Да, но вы дослушайте: помните, я расспрашивал о том, как именно были записаны эти слова – у самого края бумаги, до того, как лист разорвали пополам, или после? Так вот, лично я считал, что на нем были записаны только части слов, а другие половины, возможно, с более значительными записями, оказались утраченными, когда лист разорвали.

– И вы восстановили эти слова полностью?

– Думаю, да. Сейчас я запишу их для вас.

Некоторое время Ривз писал, а потом положил перед Гордоном два листа бумаги: один, чистый, частично скрывал то, что было написано на другом.

– Так, здесь все верно, – заговорил Гордон. – «Носки, жилет, ветчина, банки» – все на месте. Хотите, чтобы я догадался, какими будут вторые половины этих слов – точнее, первые? Честно предупреждаю: за всю жизнь я не разгадал ни единой загадки.

Ривз убрал верхний лист бумаги, и Гордон снова прочел:

– «Молитвенные подушечки, жатва, хорал, утреня» [33]– чтоб мне провалиться! Для таких упражнений надо брать ручку.

– Но скажите по совести, разве не эти слова наверняка были в списке изначально, до того, как лист разорвали пополам? Конечно, мы понятия не имеем, какая между ними связь. Но все они имеют отношение к церкви – по крайней мере, в настоящее время слово «жатва» определенно к ней относится, ведь приближаются церковные праздники урожая. Мог такой листок бумаги просто валяться где-нибудь или по неосмотрительности попасть за пределы комнат священника? Скажите честно, неужели это не доказательство против Мерриэтта?

– Ну, это определенно означает, что Мерриэтту следовало бы задать несколько вопросов. Но имейте в виду: я отказываюсь верить, что Мерриэтт прикончил Бразерхуда.

– Расспрашивать его нельзя. Надо подвергнуть его испытанию.

– Какому еще испытанию?

– Для него нам наверняка пригодится эта трость. Если бы нам удалось как-нибудь неожиданно встретиться с Мерриэттом и посмотреть, как он отреагирует на нее… кажется, именно так делают в Америке.

– Кармайкл, полагаю, разъяснил бы вам, что на самом деле это датский метод.

– Почему именно датский?

– Право, Ривз, что толку в вашем изучении «Гамлета», если вы так и не поняли, что ваша очередная идея – то, что проделывает Гамлет с королем и королевой, когда входят актеры? Думаю, вы понимаете, что метод довольно опасный, ведь так легко приписать человеку мысли, которых у него пока нет. Но вот что я вам скажу: если Мерриэтт вздрогнет при виде палки, которую вы нашли сегодня, или выкажет еще какие-либо признаки замешательства, заметив ее, тогда… нет, не стану уверять, что я буду готов признать Мерриэтта виновным, но попрошу у него объяснений.

– Ладно, саддукей, будь по-вашему. Мы оставим эту трость и мяч для гольфа на самом виду у меня в комнате, а за ужином попросим Мерриэтта зайти ко мне попозже. С ужина мы уйдем первыми и спрячемся за потайной дверью. Оттуда мы сможем понаблюдать за ним и увидим, что произойдет, когда Мерриэтт появится в комнате.

– А вам не кажется, что просить его зайти – это ошибка? Он может что-нибудь заподозрить и насторожиться… Да, кстати: я могу сделать так, чтобы он зашел в вашу комнату безо всяких просьб. Предоставьте это мне и будьте наготове, как только закончится ужин. В потайной ход мы проберемся из бильярдной.

Мерриэтт сидел с ними за ужином, и в этой ситуации Ривзу едва хватило силы воли, чтобы сдерживать себя. Он радовался лишь тому, что и Кармайкл был здесь, а с Кармайклом еще не успели поделиться недавними подозрениями. Однако Ривз не мог не восхищаться легкостью, с которой Гордон ухитрялся скрывать собственные подозрения, беседуя с Мерриэттом в своем обычном шутливо-любезном духе.

– Ну, Мерриэтт, как дела со сбором пожертвований? – Этот вопрос был первым из образцов остроумия Гордона.

– Как обычно, благодарю. К счастью, у меня и без пожертвований есть средства к существованию, иначе вам долго пришлось бы ждать, когда я верну те полкроны, которые я вам задолжал.

– Хор справлялся с высокими нотами?

– Вроде бы да, – с осторожностью отозвался Мерриэтт.

– Знаете, – вступил в разговор Кармайкл, – в «Деревенском кузнеце» Лонгфелло есть отрывок, который всегда казался мне примечательным образцом амфиболии [34]. Если помните, кузнецу велят прийти в воскресенье в церковь, где он «слышит пастора наставленья, слышит голос дочери его, поющей в хоре». Из контекста следует, что речь идет о дочери кузнеца, но согласно обычным правилам грамматики, это должна быть дочь пастора. Сам я редко бываю в церкви…