Стив Берри - Третий Храм Колумба

– Здесь четыре контейнера с документами, относящимися к семнадцатому веку. Мне еще ни разу не доводилось видеть столько в одном месте! – восхитился он.

– Постарайся побыстрее с ними разобраться, – попросил марон.

– Это может занять часы.

– У нас столько нет.

– Что-то не так, Бене?

– Да, Трей. Мы на Кубе. Так что поспеши!

Том сидел на кухне и жевал кусок черного хлеба. Инна приготовила тушеные помидоры с белым рисом, от которых прекрасно пахло, но у него не было аппетита.

– Последние несколько лет я писал книги, – сказал Саган. – В качестве литературного «негра». Художественная и документальная литература. Все они стали бестселлерами. Некоторые даже вышли в топ.

Он отвечал на вопрос коллеги, чем занимался после скандала.

– У меня это хорошо получается, а писатели, на которых я работаю, хотят, чтобы я оставался невидимым, – объяснил журналист.

Третьякова пила кофе и почти ничего не ела.

– Ты всегда был хорош в том, что делал, – сказала она задумчиво.

Тому нравилась эта практичная женщина, и он решил рассказать ей правду.

– Меня подставили, Инна. Мне подбросили историю об израильских экстремистах, сфальсифицировали мои основные источники и большую часть информации. И сделали все очень грамотно. Я ничего не заподозрил. Все выглядело правильно и основательно. И я до самого конца не понимал, что происходит.

– Кто это сделал? – удивилась Третьякова.

– Есть целая команда, которая занимается подобными вещами. Похоже, своими репортажами я вызвал раздражение обеих сторон на Ближнем Востоке. Поэтому, сами о том не подозревая, они одновременно обратились к этой команде.

– И нет никакой возможности доказать, что тебя подставили?

Репортер покачал головой.

– Они грамотные ребята, – повторил он.

– Я всегда знала, что должно быть какое-то объяснение тому, что случилось. Томас Саган никогда не был лгуном.

Том ценил доверие коллеги.

– И никто тебя не поддержал, Томас? – уточнила она.

Он подумал о Робин Стаббс, которая оставалась с ним – некоторое время, – и вздохнул.

– У них имелись неопровержимые доказательства, а я мог противопоставить им только свое слово: я этого не делал. Они придумали безупречный план, и я не смог обнаружить в нем ни одной зацепки. Я только через год узнал, кто так со мной поступил.

Затем Саган рассказал Инне о субботнем утре в книжном магазине «Барнс энд Ноубл» – в первый раз он поделился с кем-то тем, что тогда произошло.

– Я ужасно сожалею, – повторила его подруга.

– Как и я.

– Твоя дочь – это проблема.

Журналист рассмеялся.

– И почему у тебя сложилось такое впечатление?

– Она не понимает, что делает, но думает, что ей известно все на свете.

– В двадцать пять лет я был очень на нее похож. К тому времени я уже женился и считал, что не могу совершить ошибок.

– Почему ты позволил ей уйти?

– Она вернется.

Инна задумалась, а потом на ее лице появилось понимание.

– Ты считаешь, что ее послал Саймон?

– Тогда все становится на свои места. В церкви они говорили как старые друзья. И она хотела уйти с ним, пока Саймон ее не предал.

« А возможно, это тоже часть игры », – пришло вдруг Тому в голову.

– Когда Элли нашла тебя в катакомбах, она бежала или шла? – спросил он Третьякову.

– Шла. Почему ты спрашиваешь?

– Она была спокойна?

Инна кивнула.

– В нас стреляли. Она убежала. А потом просто подходит к тебе, совершенно незнакомому ей человеку, и ждет меня?

Мужчина увидел, что коллега его поняла.

– И что же ты намерен делать? – спросила она.

Ее гость взял еще кусок хлеба.

– У меня нет выбора. – Он вытащил из кармана сложенный листок бумаги и протянул его Инне. – Это полный текст сообщения, найденного мной в могиле отца.

Женщина прочитала текст, и ее друг продолжил свой рассказ:

– Я поискал в интернете. Вот часть, где написано: «…сокровища охраняет только голем, в священном для евреев месте». А еще имя. Раввин Берлингер. Они связаны только с одним местом на свете.

– Прага.

Слова Инны произвели на репортера впечатление.

– Мне известна история про голема, – продолжала она. – Этой легендой знаменита Прага. Однако я никогда не слышала о Берлингере.

– Он был главой конгрегации в течение нескольких десятилетий. И мог знать Абирама и саки, отца моей матери, Марка Эдена Кросса. Берлингер до сих пор жив.

– Странно, что ты называешь отца по имени.

– Так я о нем всегда думал. Отстраненно. Он оставался для меня чужим человеком. А теперь у меня перед глазами стоит лишь его разложившееся лицо. Я неверно оценивал старика, Инна. Мы оба слишком многое держали при себе.