Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– Зато незачем сторожить его дверь. Случись ему перестать дышать, мы узнаем об этом через секунду. И тут же прибежим сюда и схватим убийцу за руку.

Пуаро встал и оттолкнул кресло. Потом он распахнул дверь и вошел в спальню Рольфа.

– Что вы делаете? – зашипел на него я. – Немедленно выходите оттуда!

– Нет, лучше вы входите, – отозвался он.

– Нельзя же говорить в комнате, где спит…

– Я уже вошел и говорю. Хватит ныть. Входите.

Я с неохотой последовал за ним. Как только я оказался внутри, дверь за мной закрылась.

– В любом другом месте нас могут подслушать, – пояснил он. – А мистер Рольф не будет возражать, если мы побеседуем вполголоса рядом с его постелью. Не думаю, что его легко разбудить.

– Пуаро, но нельзя же…

– Итак, адвокат Гатеркол и сиделка Софи испарились. Любопытно. Не исключено, что они любовники. А любовники нередко устраивают совместные заговоры…

– Нет, я в этом сильно сомневаюсь, – возразил я более решительно, чем хотел.

– Почему? Вы ведь их не знаете.

– Я не про заговор. Может, они и замышляют что-нибудь вместе, не могу сказать. Но они точно не любовники… по крайней мере, я так думаю. Не могу объяснить… считайте, что это чутье. К тому же Софи на своего Скотчера прямо не надышится.

– Почему для кого-то может быть важно, в каком гробу хоронить покойника – в открытом или в закрытом? Какая разница?

– Мне приходит в голову только одно объяснение: чтобы кто-то, кто будет присутствовать на похоронах, смог убедиться, что покойный действительно умер или что в гробу лежит именно тот, кто должен там лежать. Если же хоронят в закрытом гробу, то это невозможно.

– Может быть, кто-то сказал потенциальному убийце: я дам тебе денег, если ты его убьешь, но я должен своими глазами видеть его в гробу, убедиться, что он мертв, – предположил Пуаро.

– Я уверен, что все прояснится, когда вы поговорите с леди Плейфорд…

Меня прервал пронзительный вопль, который звучал, казалось, из-под самых моих ног. Вскоре он перешел в истошный визг. Визжала женщина.

Я бросился к двери и распахнул ее.

– Вниз! – крикнул Пуаро, спеша за мной. – Скорее! Не ждите меня, я догоню.

Я побежал, не думая ни о чем, и чуть не упал, споткнувшись. Визг стих на пару секунд, потом начался снова. Его нельзя было слышать без содрогания – казалось, бессловесной твари заживо вырывают сердце, а она вопит в смертельной муке. В промежутке, пока женщина переводила дух, собираясь с силами для новой шумовой атаки, я слышал, как наверху захлопали двери, забегали, переговариваясь, люди.

Одолев спуск, я сразу помчался в гостиную, но она была пуста. Тогда я прислушался и сообразил, что теперь вопли доносятся до меня не так отчетливо, как раньше, когда я еще стоял на площадке лестницы; значит, кричат где-то на другой стороне дома.

Я кинулся назад в холл и увидел Пуаро и Дорро Плейфорд: оба торопливо спускались по лестнице. Я слышал, как бельгиец бросил: «Утренняя гостиная», – и они побежали к столовой. Последовав за ними, я вскоре обнаружил источник звука. Им оказалась Софи Бурлет. Она была в пальто и шляпе. И стояла лицом не к столовой, а к помещению напротив. Я решил, что это и есть утренняя гостиная: та самая, где, если верить Орвиллу Рольфу, некий мужчина и некая женщина напряженно обсуждали проблему открытого гроба.

Слезы текли по щекам Софи, пока она то выла, то визжала, неотрывно глядя в комнату, где ее глазам словно предстал невообразимый ужас. Она загораживала проход, и я не мог понять, что именно она видит. Но, судя по всему, это действительно было что-то немыслимое.

Пуаро был уже рядом с ней.

– Mon Dieu [14], – прошептал он, заглянув внутрь и всеми силами пытаясь сдвинуть визжащую женщину с места. – Не смотрите, мадемуазель. Не смотрите.

– Но… какой ужас! Я не понимаю, зачем… и вообще, кто… – Дорро завертела головой. – Гарри! Гарри! Где ты? В утренней гостиной случилось нечто невыразимое!

Мне наконец удалось пробиться к двери и заглянуть внутрь; то, что я там увидел, превзошло любые мои ожидания. Щадя чувства читателя, я опущу жуткие, омерзительные подробности представшей передо мной картины. Скажу только, что Джозеф Скотчер лежал на полу, рядом со своим инвалидным креслом, странно изогнувшись всем телом. Он был мертв; сомневаться в этом не приходилось – его убили, причем очень жестоко. Возле тела валялась дубинка из темного дерева. Весь ее широкий конец покрывала запекшаяся кровь вперемешку с фрагментами мозга. Красное растекалось по ковру, а череп Скотчера был разбит почти всмятку, так что отчетливо была видна лишь нижняя часть лица да искаженный гримасой рот.