Софи Ханна: Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– А вы?

– Если б вы получили этот титул сейчас, сию минуту, могли бы вы сказать о себе тогда: «Ну вот, теперь, когда у меня есть то, чего я желала, я довольна и счастлива»?

Клаудия высокомерно вздернула подбородок.

– Разумеется, ничего подобного я бы не сказала, хотя бы потому, что так обычно говорят глупые девчонки в сказках. И вообще, с чего вы взяли, что я несчастна? Я очень счастлива, и я говорила с вами не о каком-то идиотском довольстве, а о том, что честно, а что нет. Где ваш блестящий ум, месье Пуаро? Похоже, вы оставили его в Лондоне.

– Нет, он приехал со мной, мадемуазель. И если вы вполне искренне сказали сейчас: «Я очень счастлива», то, уверяю вас, вы – одна из тех редких счастливиц, с кем жизнь обошлась по-настоящему справедливо, по крайней мере, куда справедливее, чем с другими.

Она нахмурилась:

– Я говорю о себе и о брате, а не о каких-то там других. Если б понятие «честная игра» значило для вас хоть что-то, то вы ограничили бы вашу оценку ситуации нами двумя. А между тем вы обманом протащили в свое рассуждение целую безымянную толпу, а все оттого, что знаете – выиграть этот спор без подтасовки невозможно!

Дверь снова отворилась, вошел темноволосый мужчина в смокинге. Клаудия стиснула ладони и порывисто вздохнула, точно боялась, что он не придет, но он все же появился, чем спас ее от неминуемой катастрофы.

– Дорогой!

Контраст между ее теперешним поведением и недавней почти грубостью со мной и Пуаро был разителен.

Вошедший был хорош собой и чисто выбрит, то и дело сверкал обаятельной улыбкой, а его почти черные волосы, расчесанные на пробор, падали с одной стороны ему на лоб.

– Вот и ты, дражайшая моя! – сказал он, обнимая порхнувшую к нему красавицу. – А я тебя везде ищу. – Таких идеальных зубов, как у него, я не видел никогда в жизни; трудно было поверить, что они сами выросли у него во рту. – А это, судя по всему, наши гости – как приятно! Добро пожаловать всем!

– Какое ты имеешь право говорить кому-то «добро пожаловать» в моем доме, милый? – с наигранной суровостью перебила его Клаудия. – Не забывай, что ты и сам гость.

– Тогда будем считать, что я сделал это от твоего имени.

– Невозможно. Я бы сказала что-нибудь совсем другое.

– Вы уже высказались, мадемуазель, и очень красноречиво, – напомнил ей Пуаро.

– Значит, ты уже надерзила им, очаровательница моя? Не обращайте на нее внимания, джентльмены. – Он протянул руку. – Кимптон. Доктор Рэндл Кимптон. Рад встрече с вами обоими.

У него была очень необычная манера разговаривать – настолько, что это бросилось мне в глаза буквально с первого взгляда, да и Пуаро, я уверен, тоже заметил. Когда Кимптон что-то говорил, его глаза то вспыхивали, то снова гасли, и так каждые несколько секунд. Казалось, он нарочно то включал, то выключал их, подчеркивая то или иное слово. Из-за этого складывалось впечатление, будто каждое третье-четвертое слово доставляло ему особое наслаждение.

Я мог поклясться, что Пуаро говорил мне: жених Клаудии – американец. Но у него не было и следа акцента, по крайней мере, я ничего такого не заметил. Пока я раздумывал над этим, маленький бельгиец сказал:

– Для меня большое удовольствие познакомиться с вами, мистер Кимптон. Но… Леди Плейфорд говорила мне, что вы родом из Бостона, из Америки?

– Да, это так. Полагаю, вас удивляет, что я говорю не по-американски? Надеюсь, что нет! Видите ли, оказавшись в Оксфорде, я приложил немало усилий, чтобы стряхнуть с себя прошлое. К Оксфордскому университету не идет никакой акцент, кроме английского.

– У Рэндла вообще талант стряхивать с себя прошлое, не правда ли, милый? – сказала Клаудия довольно резко.

– Что? О! – Вид у Кимптона сразу стал несчастный. Выражение лица мгновенно переменилось. Да и у нее тоже; теперь она смотрела на него, словно учительница на непослушного ученика, явно ожидая, что он скажет в свое оправдание. Наконец он тихо заговорил: – Дражайшая моя Клаудия, не разбивай мне сердце намеками на мою самую предосудительную ошибку. Джентльмены, однажды я на долю секунды, по недомыслию, убедив прежде эту чудесную женщину согласиться стать моей женой, усомнился в своих чувствах…

– Рэндл, кому здесь интересно слушать, как ты подвергаешь себя самобичеванию за свои прошлые грехи? – все тем же тоном строгой наставницы прервала его Клаудия. – Кроме меня – я всегда получаю от этого удовольствие. И, предупреждаю, тебе еще не раз придется оплакать свою пагубную трусость в моем присутствии, прежде чем я соглашусь назначить день нашей свадьбы.