Энтони Гилберт - Будильник в шляпной картонке

– Я наткнулся на него на улице…

– Что, наезд? Боже, пусть бы они все передохли! Что мне за дело до них? Странно еще, что хоть кто-то в этом городе жив, видя, на каких скоростях люди гоняют. Он ведь не из моих пациентов, верно?

– У него нет личного врача.

Я услышал, как Лоусон хмыкнул и как упало на кресло его пальто.

– Ну, теперь есть. Так в чем все-таки дело?

– Говорю же, он вроде как висел на двери…

– Ну и почему ты не вылил ему на голову ведро воды? Это лучшее лекарство и самое дешевое, кстати. Знавал я таких типов. Их вырвет на твой лучший костюм, и они слишком пьяны, чтобы узнать тебя, когда протрезвеют.

Он вошел ко мне в спальню, высокий, темноволосый, мощного сложения человек.

– Ну? – спросил он.

Я пробормотал что-то насчет того, что меня отравили.

– Виски! – кивнул он. – Я так и думал.

– Вот именно, – сказал я.

Полицейский поднял голову, как собака на запах.

– Говорите, вы себя отравили?

– И почему эти несчастные не могут выполнить свое дело, как полагается! – проворчал Лоусон. – Ну и что вы приняли?

Большого труда стоило убедить его, что это не самоубийство. Он взял стакан, протянутый ему констеблем, понюхал то, что плескалось на дне, нахмурился, пробормотал, что придется взять на анализ, а затем снова обратился ко мне.

– Сделаю-ка я вам укол, – молвил он и вколол мне что-то, видно, противоядие, но к тому времени я был уже в таком состоянии, что мне было все равно.

Первым визитером, которого ко мне допустили, когда хворь моя стала ослабевать, оказался сержант Фишер. Когда он явился, очень официального вида и с блокнотом в руке, я еще не вставал с постели. О его приходе меня предупредили заранее, и я приготовился отвечать на вопросы про виски. Потому что, конечно же, питье оказалось отравлено. Я-то знал об этом еще до того, как мне сообщили, что на дне стакана обнаружено присутствие яда.

Поначалу, естественно, доктор Лоусон заподозрил попытку самоубийства.

– Вы ведь не думаете, что это моих рук дело? – спросил я.

– Это решит полицейский врач, – ответил он.

– Но с чего бы я это сделал, черт побери?

– Откуда же мне, черт побери, знать?

– У меня нет яда. Не говоря уж о том, что это нелепость.

– Разве?

Он ушел, а я лежал и думал: «Какое прямо-таки дьявольское невезение! Я рискнул, и теперь даже звезды небесные, кажется, встают на защиту Росса».

В общем, когда пришел Фишер, физиономия у него была до того мрачна, что мне показалось, он разделяет подозрения Лоусона.

– Доброе утро, сэр. Как вы себя чувствуете?

– Рад, что остался жив, – сказал я.

– Да, сэр, – чувство юмора у него было, как у омара. – Что называется, пронесло.

– Вы не представляете, как вы правы. А что полиция думает по этому поводу?

– Именно об этом я пришел с вами поговорить, сэр.

– Глядя на ваше лицо, поневоле решишь, что в кармане у вас ордер на мой арест.

– Согласно медицинскому заключению, ваше виски было отравлено.

– И что, есть основания сомневаться в медицинском заключении?

– Никаких, сэр. Вопрос состоит в следующем: кто добавил яд в виски?

– Мне и самому это интересно.

– Мы это выясним. – Скучен он был и неповоротлив, как слон.

– У вас нет выбора, – указал я.

– Да, сэр. Был у вас кто-нибудь в гостях в тот вечер?

– Да, молодой Росс, сын Эдварда.

– Вот как? Надо думать, пришел поговорить о новом процессе?

– Нет, о дознании по делу Райта.

Фишер вскинул бровь:

– В самом деле? У него что, были какие-то свежие факты?

– Разве в этом могут быть сомнения? Он пришел ко мне в связи с той информацией, которую сообщил мне Райт относительно смерти Эдварда Росса.

– Я вас слушаю, сэр.

– Он и был тот ночной гость, которого Райт видел у двери Росса.

Я откинулся на подушки, ожидая реакции, но Фишер и ухом не повел.

– Он пришел рассказать вам это?

– Да.

– И ведь не поленился, приехал из самого Лондона…

– Он ведь знал, что я в этом деле заинтересован. Я полагаю, и, смею думать, вы согласитесь со мной, что если удастся доказать, что кто-то пытался в ту ночь проникнуть в дом, в то время как миссис Росс там отсутствовала, это даст нам возможность говорить о наличии другого преступника.

– Мистер Райт сказал только, что он пытался войти.

– Мы ведь обо всем этом уже говорили! – нетерпеливо сказал я. – Конечно, доказать, что кто-то вошел в дом, мы не можем. Я это понимаю. Однако же это дает шанс. Британские присяжные, как правило, предпочитают быть вполне уверены в своих выводах, прежде чем вынесут смертный приговор. И вот Гарри Росс пришел ко мне, чтобы сказать, что он и есть тот самый ночной гость.