Энтони Гилберт - Будильник в шляпной картонке

– Да, сэр. Перед тем, как пойти к доктору. Я принес ему почту, которая утром пришла, а он как раз писал.

– Вы уверены, что то был дневник?

– Совершенно уверен, сэр.

– Странно. Чрезвычайно странно. После понедельника в дневнике записей нет. А сегодня четверг.

– То есть нет записей за вторник и среду? Это значит, сэр, если мне позволено будет сказать вам, сэр, что с дневником кто-то баловался.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, сэр, что вечером во вторник мистер Райт вызвал меня и попросил принести ему новый пузырек чернил. Дело в том, что он никогда не пользовался самопишущей ручкой, а только гусиным пером. Я принес ему новый, и он велел еще один принести ему завтра. Я хорошо это помню.

– Что-то тут не так, – покачал головой Хайд. – За вторник и среду записей в дневнике нет. Сержант! – обратился он к Фишеру, который присутствовал в зале. – Я хочу взглянуть на дневник. Он у вас?

– Сейчас принесу, сэр.

Мертвой хваткой я вцепился в спинку стула, стоящего передо мной. Такого я не предвидел. Я-то думал, что если кто-то заметит отсутствие вторничной записи в дневнике, вряд ли найдутся свидетели тому, что надпись была. Лоб мой покрылся испариной.

– Как вы полагаете, не вырвана ли тут страница? – вопросил меж тем Хайд, и они с Фишером склонились над дневниковой тетрадью. Позвали и старшину присяжных, а затем тетрадь пошла по рукам его товарищей. Общее мнение склонилось к тому, что страница определенно вырвана.

– Мы можем это доказать, сэр, – спокойно сказал сержант Фишер, – тетрадь куплена в нашем городе.

Хайд поднял голову. Лицо его было бледно, глаза потухли.

В зале зашикали, воцарилась тишина.

– Я говорю, сэр, – продолжил Фишер, – мы можем купить такую же и пересчитать страницы. Все тетради одинаковые. Но по виду того, как вытянута эта нитка, которой сшиты страницы, можно судить, что одна из них вырвана.

– Займитесь-ка этим, – велел Хайд. – Это может оказать влияние на ваш приговор, – добавил он, обращаясь к присяжным.

– Но ведь есть письмо, – сказал старшина. – Вы же не скажете, что оно подделано.

– Если подделано, то преступник зря теряет в Марстоне время. Это должен быть настоящий профессионал. Почерк Райта не то что скопировать, разобрать трудно. А потом, кто знал, что сказал ему доктор? И многие из фактов, приведенных в письме. Про них известно было только ему. Нет-нет, я думаю, в том, что это самоубийство, сомнений нет никаких.

Тут вмешался Бэгшоу, полицейский врач:

– Оружие располагалось в нескольких дюймах от лица, вместо того чтобы быть прижатым к виску, как обычно в таких случаях.

Атмосфера в зале накалилась. «Неужто второе убийство?» – зашептались присутствующие. Снова вызвали Батлера. Он засвидетельствовал, что в комнате, когда он вернулся, никаких вырванных страниц не было.

– Однако это не значит, что мистер Райт не вырвал страницу сам и не сжег ее. Это вполне естественное объяснение.

Минуту подумав, все решили, что да, так оно и есть. Возбуждение было улеглось, но тут этот дурак Батлер произнес следующее:

– Простите, что упоминаю про это, сэр, но тут есть еще одно обстоятельство.

– О чем вы?

– Пока я ждал приезда полиции, сэр, у меня было время оглядеться, ничего не трогая, и я заметил на полу листья и веточки.

– Ну и что?

– А как они могли попасть в комнату, сэр?

– О чем вы, Батлер?

– О листьях и веточках, сэр.

– Ну, наверное, они пристали к пальто мистера Райта, когда он пришел с улицы.

– Но как это могло быть, сэр? Он же не забирался в кустарник. А потом, он всегда сразу переодевался, входя в дом, и никак не мог занести листья в библиотеку.

Дело затягивалось. Сидя безмолвно в своем углу, я поймал себя на том, что молю об отсрочке. Классическая выйдет нелепость, если меня привлекут за эту смерть. Хорошо еще я не поддался минутному искушению и не уничтожил письмо. Подделать такой почерк просто немыслимо. Но, пожалуй, вырывая последнюю запись в дневнике, я поступил опрометчиво. А с другой стороны, как я мог оставить ее, эту запись? Ведь это был смертный приговор Виоле Росс!

Чуть погодя, Хайд взял бразды правления в свои руки и прекратил разглагольствования. Он заявил присяжным, что их дело – прийти к согласию относительно причин смерти. Опираться они должны только и исключительно на факты. У них есть предсмертное письмо Райта, написанное безусловно его рукой; у них есть револьвер, без сомнения, принадлежавший покойному; у них есть медицинское заключение; в противовес этому имеется горстка листьев и веточек, присутствие которых в комнате внятно объяснить трудновато, но не исключено, что покойный принес их сам. Самое серьезное – это свидетельство Батлера, касающееся дневника, однако если с дневником и впрямь «баловались», на существо приговора это повлиять не может.