Артур Конан Дойл - Знак четырех. Собака Баскервилей

– Я узнала его по голосу, сэр. Говорит он хрипло и не очень внятно. Он постучал по ставне – часа в три, наверное. И просипел: «Поднимайся, приятель, пора на вахту». Муж разбудил Джима – это наш старший, – и оба ушли, не сказав мне ни слова. Слышно было, как деревянная нога стучит по булыжнику.

– А что, этот человек на деревяшке был один?

– Не знаю, сэр, не уверена. Больше я никого не слышала.

– Приношу извинения, миссис Смит, но мне очень был нужен паровой катер, и мне его усиленно рекомендовали… Погодите, какое же у него название?

– «Аврора», сэр.

– Да-да! Старый катер зеленого цвета с желтой полосой, корма широченная?

– Ничуть. Наш катер прямо как игрушка – невелик, но на реке лучший. Недавно покрашен в черный цвет, с двумя красными полосами.

– Благодарю вас. Надеюсь, мистер Смит вскоре даст о себе знать. Хочу прокатиться по реке и, если завижу «Аврору», передам ему, что вы волнуетесь. Труба черная, говорите?

– Не совсем, сэр. Черная с белой каймой.

– Ну да, конечно. Это бока черные. До свидания, миссис Смит. А вот и лодочник на ялике, Ватсон. Давайте переправимся на ту сторону.

Главное в общении с людьми подобного сорта, – подытожил Холмс, когда мы устроились на шкоте ялика, – не подавать вида, что их свидетельства хоть сколько-нибудь для вас важны. Стоит им это учуять, как они мигом замкнутся, будто створки устричной раковины. Если же слушать их речь без особой охоты, вы почти наверняка узнаете все, что вам требуется.

– Как нам действовать дальше – совершенно ясно, – заметил я.

– И как бы вы поступили?

– Нанял бы катер и пустился по реке вслед за «Авророй».

– Дорогой друг, задача эта оказалась бы неимоверно трудной. «Аврора» могла причалить где угодно на том и на другом берегу вплоть до самого Гринвича. За мостом на каждой миле пристаней хоть отбавляй, настоящий лабиринт. В одиночку вам и недели не хватит для их осмотра.

– Тогда надо привлечь полицию.

– Ну уж нет. Если я и позову Этелни Джонса, то в самый последний момент. Работник он неплохой, и мне совсем не хочется задевать его профессиональную гордость. Но теперь я хочу управиться самостоятельно, раз уж мы зашли так далеко.

– Не оповестить ли через газеты владельцев пристаней?

– Еще хуже! Наши молодчики, узнав, что мы дышим им в затылок, могут улизнуть из страны. Скорее всего, они так и поступят, но раз пока опасности не видят, то особо и не спешат. Напористость Джонса нам только на пользу: о его версии наверняка раструбят сегодняшние газеты, и беглецы посчитают, что взят ложный след.

– Что же нам тогда предпринять? – спросил я, когда мы высадились поблизости от Миллбэнкского исправительного дома.

– Сесть в этот хэнсом, поехать домой, позавтракать и немного вздремнуть. Более чем вероятно, что и эту ночь нам придется провести на ногах. Кэбмен, остановитесь у телеграфа! Тоби пока не отдадим: он еще может нам пригодиться.

Мы зашли в почтовую контору на Грейт-Питер-стрит, где Холмс отправил телеграмму.

– Как вы думаете, кому эта депеша? – поинтересовался он, когда мы продолжили поездку.

– Понятия не имею.

– Вы помните отряд сыскной полиции с Бейкер-стрит, который я привлек к делу Джефферсона Хоупа?

– Еще бы! – рассмеялся я.

– И в этом случае их помощь может быть неоценима. Если у них ничего не получится, у меня есть кое-какие резервы, но сначала испробую этот способ. Телеграмму я послал моему чумазому адъютанту Уиггинсу. Думаю, он со своей оравой прибудет раньше, чем мы покончим с завтраком.

Шел девятый час утра, и я почувствовал, как тяжело сказываются на мне ночные приключения. Хромота давала о себе знать, накатывала слабость, в голове стоял туман. Я был лишен профессионального энтузиазма, какой подстегивал моего компаньона, и не мог считать всю эту историю всего лишь отвлеченной умственной задачей. Что касается покойного Бартоломью Шолто, то я, наслышавшись о нем немало дурного, не испытывал особой неприязни к его убийцам. Но сокровище – совсем другое дело. Клад – или его часть – по праву принадлежал мисс Морстен. Пока теплилась надежда его найти, я готов был посвятить поискам всю свою жизнь. Правда, если я обнаружу сокровище, мисс Морстен, вероятно, станет для меня недосягаема. Но разве можно было поддаться подобным соображениям? Это уже не любовь, а жалкое и мелочное себялюбие. Если Холмсом двигало желание изобличить преступников, то причина, побуждавшая меня действовать, была куда более основательней.