Ирса Сигурдардоттир - ДНК

Виноватое выражение испарилось с лица Хюльдара.

– Нет. Но все остальное было правдой. Или вроде того…

Фрейя снова склонилась над одежной кучей.

– Знаешь, мне все равно, и я буду тебе очень признательна, если ты не станешь напоминать мне о нашем знакомстве. – Она была рада, что стояла к нему спиной и он не видел, как она покраснела; если б только можно было стереть воспоминания из своей головы, как ненужные старые файлы… – Знаешь, мне хочется просто забыть все – и никогда не обсуждать случившееся. Думаю, это будет нетрудно, так как ничего особо запоминающегося не произошло. Надеюсь, ты такого же мнения.

– Я просто хотел попросить прощения. И объяснить, почему я так поступил.

– Да брось, какие извинения? Мне абсолютно все равно.

Фрейя изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрогнул. Ей до сих пор было до боли обидно вспоминать этот дурацкий, будто скопированный из третьесортного фильма инцидент. Проснуться, протянуть руку – и ощутить там, где должен был лежать твой любовник, холодную пустую постель… Ни доносящегося из кухни аромата кофе, ни скворчания бекона на сковородке, ни записки. Ничего! Это было самое неприятное утро в ее жизни. Обычно у тех, кого она приглашала к себе, не возникало желания связать простыни и удрать от нее через окно. Утешение было только в том, что он предпочел окну и простыням подъездную лестницу.

– Это просто… когда я говорю женщинам, где работаю, то…

– Да-да, бедный ты, несчастный… – Фрейя подняла листок бумаги, лежавший под полосатой детской блузкой. Это был рисунок, помеченный в одном уголке именем Маргрет. Фрейя внимательно разглядывала его, поворачивая и так, и эдак. – Что это?

– По всей видимости, рисунок дочки. – Хюльдар, похоже, был рад возможности сменить тему. – Не обращай внимания; мы забрали отсюда все, что могло иметь значение для расследования. Ее рисунков полно и здесь, и на кухне.

Фрейя огляделась – и увидела обычные детские рисунки: сверкающие над остроконечными верхушками гор яркие солнышки и все такое прочее… Но ее взгляд быстро нашел и другой рисунок, похожий на тот, что она держала в руках.

– Это не совсем нормальный рисунок. И этот – тоже.

– Не совсем нормальный? Что значит «нормальный-ненормальный»? – Хюльдар взял из ее рук листок. – Здесь только дом и человек. Не вижу в этом ничего особенного.

– Моя работа, помимо прочего, заключается в анализе рисунков детей. Этот – не совсем обычный. Тебе нужно присовокупить к расследованию оба эти рисунка. Вообще я посоветовала бы собрать их все и отправить на анализ. Мы можем помочь вам, если надо.

Хюльдар с недоверием разглядывал рисунок. Фрейя, подойдя, пристроилась сбоку.

– Смотри, это ее дом. Дом, в котором мы сейчас находимся, да? Ты не можешь этого не видеть.

– Ну, да, да, вижу.

– А этот человек здесь, – Фрейя указала на черную фигуру, слишком большую по сравнению с домом, – видишь, как он стоит здесь и будто уставился на дом? Руки подняты так, будто он собирается накинуться. Черный цвет указывает на то, что он в ее сознании плохой, страшный. Вполне возможно, что она рисовала то, что видела. Возможно, убийца следил за их семьей, приходил проверить обстановку или что там делают убийцы. Она вполне могла почувствовать, что что-то не так, хотя и не говорила об этом родителям. Иногда внутреннее переживание ребенка выражается в его рисунках. Не всегда, но часто. Если она действительно видела человека, околачивающегося у их дома, то, возможно, сможет описать его поподробнее.

Хюльдар оторвал взгляд от рисунка.

– Интересное кино! – Он нахмурился. – Я должен допросить ее сегодня же. Даю тебе один час на организацию опроса. – Взял из рук Фрейи другой рисунок. – Один час, начиная с этой минуты.

Было ясно, что Фрейе не придется искать резинки для волос.

Впрочем, как и встречаться с подругами в городе.

Приемник томился на своем обычном месте, на столе, настроенный на номерную исландскую станцию. В динамике время от времени пощелкивало и потрескивало, но трансляция запаздывала. Карл уже с трудом сидел на своем месте, представляя взгляды, которыми обменивались приятели за его спиной.

– Ничего не понимаю! – Он без конца, уже в течение часа, твердил эту фразу, и неважно, сколько раз мысленно приказывал себе заткнуться, – она снова и снова слетала с его губ. Словно слова были кукурузными зернами, а его рот – машиной для попкорна.

– Может, начнется в семь часов? Сейчас без десяти. – Халли зевнул у Карла за спиной. – А может, и нет.