Борис Баделин - На полынных полях

Поднялся Данила, и все встали.

– Ты, Радогост, с Радимом ныне же в пещеры дальние уйдёте! – приказал он сыну. – С вами Первуша и сотники оба. Первуше и сотникам – назад воротиться, Радогосту и Радиму – в пещерах оставаться, чего бы здесь ни случилось. Внучку мою, Настасью, вам доверяю – берегите её пуще глазу! Сами умрите, а она чтоб жила! Как дальше быть – старцы научат, а вам же слушаться их, как меня!

Обернулся боярин к главному своему стражнику:

– Тебе, Вепря, наказ особый, самый тяжкий, потому и при всех загодя его даю: как прискочут меня имать, сам ворота растворишь, а страже разойтись велишь.

– Как же, батюшко! – обиженно воскликнул Вепря. – Позору-то…

– Не о позоре мысли! – строго перебил его Лобан. – Плетью обуха не перешибить: меня не спасёте, а коли дружину опричную на себя накличем – кровью тут всё зальют по колена да огнём спалят!

Понурился Вепря, выдохнул:

– Воля твоя, боярин Данила!

– Зато уж как снега сойдут, подступы к дальним пещерам под строгий пригляд возьми. Коли ищейки Виргиниевы туда сунутся – никого живым не отпускать, следов не оставлять, а через надёжных людей уже загодя слухи там-сям нашёптывать: про чудищ лютых, неведомых, что якобы окрест пещер обитают. Понял ли?

– Понял всё, батюшко!

– По петухам полуночным – выступайте! И помогай нам Силы Небесные!..

…Старцы-пещерники боярышне Настасье немало обрадовались, к Лутоне-былиннику её подвели:

– Вот тебе, почтенный Лутоня, и помощница, и ученица! Сказкам да песням её обучи, былины стародавние все, что сам помнишь, поведай – сим и подвиг сотворишь великий!

Юному Радогосту чудными показались эти слова, как и сами старцы, коих он раньше не видывал, хоть и поминал их боярин Данила частенько. Из речей отцовых выходило, что были братья-пещерники ведунами да кудесниками, за то и гонимы были они попами свирепо. И Первуша как-то сказывал – кабы братьев сих Виргиний поимал, то живьём бы и сжёг немедля – тако страшны да опасны они ему были!

– Что же это за подвиг такой – девчонке сказки сказывать? – удивляясь, спросил Радогост, который, по юности своей, иных подвигов, кроме ратных, даже измыслить не мог.

Один из братьев улыбнулся, руку ему на плечо положил:

– Всё, что Лутоня поёт да сказывает – есть ключ животворящий, души наши питающий и осветляющий. Покуда ключ сей храним – будет стоять и земля русская, а коли иссякнет он, али затоптать его ворогам позволим – тут и Руси конец! Запомни это накрепко, юный боярин!

– Так Настасья-то мала совсем, что курёнок! – ещё пуще удивился Радогост. – запомнит ли всё?

– Мала да разумна! – старец задумался, глаза на огонь устремил, заговорил будто сам с собой. – Будет день, и приведут отроку-арапчонку некоему няню добрую, именем Арину Родионовну, станет она ему песни петь, да сказки сказывать, что от бабки своей восприяла, а та – от своей бабки, именем Настасья Радимовна, и быть тому отроку славну и незабвенну по всей Руси великой…

– О чём ты, старче, бормочешь? – тронул его Радогост за рукав.

Очнулся старик:

– Помнишь, как отец-то намедни наказывал тебе да Радиму: берегите Настасью – пуще глазу?

– Помню!

– Вот и ладно, молодец! – старец снова улыбнулся. – Ступай, помоги там поклажу от входа перенести…

…Боярина Данилу поимали, на Москву в железах сволокли, тамо же в измене государевой и в ереси бесовской завинили. Палачи московские расстарались изрядно: в подземельях пытошных страдалец Лобан и дух испустил.

Подворье его монастырю отошло, дабы сподобно было братии и о нём помянуть, о спасении душ грешныих моляся Иисусу Христу сладчайшему, всех страждущих утешителю.

Виргиний же иеромонах и по смерти боярина покоя не знал, пуще прежнего Лутоню-былинника сыскать восхотел. Окромя того, снаушничал ему кто-то и про казну немалую, сокрытую Данилой, незнамо, в каком месте.

После того, как боярина взяли, сокольничий Первуша и Олег Вепря с ним куда-то пропали, а иных кого из дворни Лобановой пытали – всё без толку.

Как снега сошли, погнал иеромонах чернецов своих по округе рыскать да вынюхивать – где схрон тайный мог Лобан устроить.

Прознали хотя про пещеры дальние, что будто бы так велики и просторны – конному заехать можно, да никто чернецов туда вести не хотел. Слухи ходили: обитают там чудища неведомые – кто зайдёт, тому живому не воротиться, а сожрану быть!

Смекнул Виргиний – неспроста те слухи. Мужичонку некоего заставили-таки показать дорогу к пещерам. Десять иноков дюжих за ним пошли – ни един не вернулся!