Филлис Дороти Джеймс - Двенадцать ключей Рождества (сборник)

На самом деле Сондерс не был водителем, но в обязанности входило возить директора, когда соображения престижа требовали демонстрации этого атрибута его статуса. В остальное время Сондерс следил за состоянием спортивных площадок и выполнял всякую случайную работу. Его жена, хрупкая женщина с кротким лицом, моложавая, заведовала хозяйством в одном из трех спальных корпусов. Сын Тимми учился в нашей школе. Лишь гораздо позднее я в полной мере осознал смысл этой странной договоренности. По слухам, Сондерс был из тех родителей, кого называют «выдающимися личностями». Я не знал, какое несчастье занесло его в нашу школу и заставило заняться такой работой. Скорее всего директор нанял Сондерса и его жену за ничтожное жалованье, предложив им взамен жилье и бесплатное обучение их сына в школе. Но если для Сондерса это и было унизительно, он никогда не выказывал своих чувств, поэтому мы, школьники, ничего не подозревали. Мы привыкли видеть этого высокого мужчину с очень светлой кожей и темными волосами ухаживающим за спортивными газонами, а в свободное время играющим со своим красным йо-йо. В тридцатые годы это была очень модная игрушка, и Сондерс демонстрировал эффектные трюки, которые мы, мальчишки, безуспешно пытались повторить со своими собственными йо-йо.

Тимми был низкорослым, слабым и нервным ребенком. Обычно он сидел на задней парте, и никто не обращал на него внимания. Один наш одноклассник, более отвязный, чем остальные, однажды сказал: «Не понимаю, почему мы должны терпеть это ничтожество в своем классе. Не за это мой отец платит такие деньги». Но большинству из нас было безразлично, а присутствие Тимми на уроках Майка-зануды мы даже ценили, поскольку он принимал на себя весь яд учительского сарказма. Вряд ли жестокость мистера Майклмасса являлась следствием снобизма, скорее всего ему в голову не приходило, что он ведет себя неподобающе. Просто он не мог смириться с тем, что приходится растрачивать педагогический талант на такого пассивного и невежественного ребенка.

Но не это занимало мои мысли во время поездки. Забившись в угол заднего сиденья, как можно дальше от мистера Майклмасса, я предался своим обидам и горестям. Мой спутник предпочитал путешествовать в темноте и в молчании, поэтому света мы не включали. Но у меня с собой была книга в бумажной обложке и тоненький фонарик, и я спросил, не будет ли его беспокоить свет, если я почитаю. Он ответил: «Конечно, читай на здоровье» и снова спрятал лицо в воротник тяжелого твидового пальто.

Я достал «Остров сокровищ» и постарался сфокусировать зрение на маленькой движущейся лужице света. Шел час за часом. Мы проезжали через маленькие городки и деревни; было отдохновением от скуки, выглянув в окно, полюбоваться ярко освещенными улицами, кричаще разукрашенными витринами магазинов и потоком запоздалых озабоченных покупателей. В одной деревушке маленькая группа людей, бренча своими ящичками для пожертвований, распевала рождественские гимны в сопровождении духового оркестрика. Эти звуки преследовали нас даже после того, как ярко освещенный островок остался позади. Казалось, мы движемся сквозь непроглядную вечность. Разумеется, дорога была мне знакома, но Хастингс обычно заезжал за мной 23 декабря утром, поэтому бо́льшую часть пути мы преодолевали при дневном свете. Теперь же, когда я сидел рядом с молчаливой фигурой в потемках автомобильного салона, а мрак снаружи давил на окна словно тяжелое одеяло, путешествие представлялось мне нескончаемым. Вскоре я почувствовал, что мы поднимаемся, и расслышал вдали ритмичное биение моря. Наверное, мы выбрались на прибрежную дорогу. Значит, теперь недолго. Я посветил фонариком на циферблат наручных часов. Половина шестого. До поместья оставалось менее часа езды.

И тут Сондерс, сбросив скорость, мягко съехал на поросшую травой обочину, опустил внутреннее стекло и произнес:

– Простите, сэр. Мне нужно выйти. Зов природы.

Услышав этот эвфемизм, я едва не прыснул со смеху. Мистер Майклмасс, немного поколебавшись, сказал:

– В таком случае нам всем следует выйти.

Сондерс обошел машину и церемонно открыл заднюю дверцу. Мы ступили на смерзшуюся комками траву и погрузились в черноту и снежную метель. Звуки моря, казавшиеся в салоне отдаленным мурлыканьем, превратились в оглушительный грохот. Вначале я ощущал лишь снежные хлопья, липнувшие к щекам и тут же таявшие, присутствие двух темных фигур рядом, непроглядную черноту ночи и острый соленый привкус моря. Когда глаза немного привыкли к темноте, различил слева очертания огромной скалы.