Нил Стивенсон - Вирус «Reamde»

– У МИ-6 есть процедура срочной эвакуации?

– Возможности, – поправила Оливия. – Возможности сымпровизировать такую процедуру.

На взгляд Соколова, это была вполне себе процедура.

– Ты активируешь ее как?

– В самом крайнем случае могу позвонить, – сказала она, – но лучше воспользоваться Интернетом.

– У тебя здесь компьютер?

– Уже нет. В любом случае я не стала бы выходить отсюда. Только из ванбы.

– Ты уже это сделала?

Оливия мотнула головой.

– Без карточки в ванбу не пустят. А вот теперь… – Она с улыбкой покрутила в руке карточку.

– Мы идем в ванбу?

В первый миг казалось, что она скажет «да», но потом ее лицо посуровело.

– Кто «мы», бледнолицый?

– Прости, не понял.

Оливия закрыла глаза.

– Это старый американский анекдот.

– Я люблю анекдоты. Расскажи.

– Знаешь Одинокого Рейнджера?

– Ковбой в маске? У него еще друг-индеец?

– Да. Одинокий Рейнджер и Тонто, спасаясь от команчей, укрылись в каньоне за камнями. Одинокий Рейнджер смотрит на друга и говорит: «Похоже, Тонто, мы окружены». А Тонто отвечает…

– «Кто “мы”, бледнолицый?»

– Да.

– Хороший анекдот. Смешной.

– Странно слышать, потому что я не видела и тени улыбки на твоем лице.

– По-русски это называется «черный юмор».

– Ясно.

– Анекдот с намеком.

– Да, мистер Соколов, анекдот с намеком.

– И его мораль: чего ради ты станешь помогать какому-то несчастному русскому?

– Что существенней, – сказала Оливия, – чего ради тебе будет помогать МИ-6? Потому что в конечном счете не важно, чего хочу я. Важно, чего хочет МИ-6. Понятно, что меня будут вытаскивать из Китая любой ценой, но едва ли я смогу убедить их, что надо вытаскивать тебя.

– Скажи, что у меня есть ценная информация.

– Это правда?

Соколов пожал плечами:

– Может, и нет. Какая разница?

– Если я скажу, что у тебя ценная информация, а ее не окажется, то буду выглядеть идиоткой.

– Может, есть вопросы посущественней, чем будешь ли ты выглядеть идиоткой в Лондоне, потягивая в безопасности пиво?

Она задумалась.

– Я знаю британцев, – сказал Соколов. – Выглядеть идиотом – часть британской культуры. Они поймут.

– Ты сможешь выйти в Интернет? Позже?

– Хм, сложновато. А что?

– Сейчас я поеду на пароме в город, зайду в ванбу и отправлю свой зов о помощи. Потом, вероятно, получу инструкции, куда идти и что делать. Мне надо как-то передать тебе эту информацию.

Соколов молчал.

– Думаешь остаться здесь? Так вот, ты здесь не останешься, – сказала Оливия. – По очевидной причине. Мэн Аньлань не может уложить к себе на диван русского наемника. Тебе надо где-то переночевать и придумать, как выйти в Интернет. Я оставлю тебе сообщение в каком-нибудь чате.

– Мм… – протянул Соколов. – Решение есть.

– Да?

– Я знаю одно место. С Интернетом. Я отправлюсь туда и буду ждать инструкций.

Пауза.

– И?..

– Опасно, – признал Соколов. – Возможно, глупо. А может, и получится.

– Ты не собираешься убить кого-нибудь из моих соседей?

– Нет, если они тебе не надоели.

Оливия глянула с сомнением.

– Черный юмор, – объяснил он. Потом кивнул на окно. Солнце висело низко, окна небоскребов горели оранжевыми отблесками. – Это там. Тебе опасаться нечего.

– Тогда пошли. Выходить из здания надо порознь. Я выгляну на лестницу и скажу, когда тебе можно двигаться.

– Отлично.

– К пристани пойдем отдельно и сядем на разные паромы. Дальше ничего не обещаю.

– Может быть, ты вытащишь меня из Китая, – заметил Соколов. – Может, нет. Может, меня арестуют. Допросят. Придется рассказать полиции, где шпионское оборудование и документы из офиса.

Оливия только смотрела на него, не в силах ничего сказать.

– Подробности, – продолжал он, – которыми тебе следует поделиться со своим начальством.

Позже, когда кто-то из членов команды открыл дверь, чтобы передать миску с лапшой и вынести ведро, Зула увидела, что снаружи темно.

Все это время она пыталась думать, но так ничего и не надумала.

Кажется, пришла пора горевать о Питере. Зула приготовилась плакать. Она сидела на краю стальной койки, уперев локти в колени, и ждала слез. Наконец глаза увлажнились, в носу защипало, но слезы так и не хлынули и не потекли по щекам. Когда Питер погиб, Зуле было очень его жалко. Настолько, чтобы простить, но не настолько, чтобы забыть, что он бросил ее в подвале за мгновения до своей гибели. Это было самое ужасное в его смерти: то, что ей предшествовало.