Нил Стивенсон - Вирус «Reamde»

Так с чего начать?

– История долгая. Я мог бы начать со Сталинградской битвы и продолжить от нее. Но… – Он подумал и вздохнул. – Во-первых, я придурок, который напорол глупостей.

Венгрия – встроенная система. Бесполезно мечтать о том, какой бы она была и сколько умных и благородных решений приняли бы венгры, будь она в тысячу раз больше и окружена морем.

Чонгор взял паузу, чтобы передохнуть.

Юйся глянула на него в зеркало заднего вида.

Марлон смотрел недоверчиво, словно спрашивая: «Если ты придурок, который напорол глупостей, то кто я?»

Чонгор хохотнул. К его изумлению, Марлон расплылся в улыбке – невеселой, циничной, и все же безусловно улыбке. Он отвернулся к окну, чтобы ее спрятать.

– А из-за некоторых отвратительных пережитков прошлого, с которыми мы боремся, – продолжал Чонгор, – пока я делал глупости, у меня все было о’кей. Примерно полчаса назад, – он глянул на часы и увидел, что стекло разбито, а стрелки встали, – я поступил правильно. И где я в итоге?

Новый нервный взгляд Юйси в зеркале. Чонгор понял, что последнюю фразу надо разъяснить.

– В машине с порядочными людьми, – сказал он.

Так было уже лучше, и все равно он допустил очередную бестактность. Для Чонгора Марлон всегда будет человеком, который с риском для жизни вытащил из рушащегося здания совершенно незнакомого парня. Однако Марлон, видимо, не хотел, чтобы его воспринимали так. В нем была хладнокровная крутизна скейтеров, исполняющих свои смертельные номера на площади Эржебет, или хакеров, демонстрирующих последние достижения на Дефконе [10].

– Или по крайней мере с одним порядочным человеком, – поправился Чонгор.

Марлон повернулся к нему и снова улыбнулся во весь рот, потом выставил вперед правую руку. Последовало какое-то сложное баскетболистское рукопожатие. Чонгор был уверен, что под конец запутался: у центральноевропейских хоккеистов таких ритуалов нет. И все равно неловкое ощущение, будто он пытается ехать на коньках задом, полностью отпустило.

Следующий раз мистер Джонс заговорил по-английски лишь через полчаса после того, как такси тронулось. Он посмотрел на Зулу и сказал:

– Я сдаюсь.

К тому времени они завершали второй круг по опоясывающей остров кольцевой дороге. Вопреки первому указанию Джонса ехали вовсе не в аэропорт. Зула удивлялась, пока не сообразила, что ее товарищ (если здесь уместно такое слово) не знает ни слова по-китайски и предположил (как оказалось, резонно), что таксист не понимает по-английски. Он выкрикнул то единственное английское слово, которое наверняка знает любой таксист в мире. Как только машина, отчаянно сигналя, выбралась из сумятицы вокруг рушащегося здания, мистер Джонс достал телефон, набрал номер и заговорил по-арабски. Зула знала, что это арабский, потому что часто слышала его в суданском лагере для беженцев. После короткого обмена новостями, явно ставшими для человека на другом конце линии полной неожиданностью – мистер Джонс вынужден был по несколько раз повторять одно и тоже, – он передал телефон шоферу, который, выслушав какие-то указания, энергично закивал и промямлил что-то, видимо, означавшее «да» или «будет сделано».

Мистер Джонс обменялся с собеседником еще несколькими арабскими фразами и дал отбой. А такси начало нарезать круги по кольцевой.

Зула положила свободную руку на раму окна и время от времени прикладывала ладонь к тонированному стеклу. Было в искусственном мирке салона что-то внушавшее совершенно ложное чувство безопасности.

Когда мистер Джонс произнес: «Я сдаюсь», – Зула вздрогнула и открыла глаза. Неужели она и впрямь задремала? Неподходящее время для сна. Однако организм странно реагирует на стресс, а на кольцевой дороге не происходило перестрелок и взрывов, так что усталость взяла свое.

– Он был русский, да? Толстяк?

– Тот, кого ты… убил? – Ей не верилось, что она и впрямь произносит такую фразу.

Удивление, затем тень улыбки тронули лицо киллера.

– Да.

– Русский.

– Остальные тоже. Наверху. Спецназ.

Зула впервые услышала слово «спецназ» два дня назад, но теперь оно было ей знакомо. Она кивнула.

– И еще было трое других. – Джонс поднял правую руку, потянув за ней скованную руку Зулы, и отогнул большой палец. – Ты. – Указательный палец. – Тот, кого толстый русский убил на лестнице. Как я понял, американец. – Средний палец. – И тот в подвале, который пытался тебя защитить.

– Не просто пытался – защитил.