Анри Шарьер - Мотылек

В полночь мы прибыли в монастырь. Высокие стены, огромные двери. Возница поехал ставить лошадей и повозку на место. Трех девочек увели в монастырь. На ступенях монастырского двора разгорелся жаркий спор между двумя монахинями и сестрой-привратницей. Ирландка пояснила, что та не хочет будить настоятельницу, чтобы мне разрешили переночевать в монастыре. Здесь я совершил большую глупость, а следовало бы пошевелить мозгами. Надо было воспользоваться заминкой и уходить в Санта-Марту. До города оставалось всего восемь километров.

Эта ошибка стоила мне семи лет каторжных работ.

Наконец матушку настоятельницу разбудили, и мне предоставили комнату на втором этаже. Из окна виднелись огни города, маяк и огни бакенов на канале. Большое судно медленно выходило из гавани.

Лег спать. С восходом солнца в комнату постучались. Ночью мне приснился кошмарный сон. Лали раздирала себе живот прямо у меня на глазах, и оттуда кусками выпадал наш ребенок.

Я быстро побрился и умылся. Спустился вниз. У нижней ступеньки меня поприветствовала ирландка-монахиня с вымученной улыбкой на лице.

– Доброе утро, Анри. Хорошо ли спали?

– Да, сестра.

– Пройдите, пожалуйста, в приемную матушки настоятельницы. Она желает вас видеть.

Мы вошли. За столом сидела женщина лет пятидесяти или даже старше. Выражение лица злое, если не сказать свирепое. Черные глаза буравили меня насквозь без всякого снисхождения.

– Señor, sabe usted hablar español? (Вы говорите по-испански?)

– Muy poco. (Немного.)

– Bueno, la hermana va a servir de intérprete. (Хорошо, сестра нам переведет.) Говорят, вы француз?

– Да, матушка.

– Вы убежали из тюрьмы Риоачи?

– Да, матушка.

– Давно?

– Около семи месяцев.

– Где вы были все это время?

– У индейцев.

– Что? У индейцев гуахира? Не верю. Эти дикари никого не пускают в свои земли. Даже ни один миссионер не смог туда попасть, представьте себе. Это не ответ. Где вы были? Говорите правду.

– Я был у индейцев, матушка, и могу это доказать.

– Каким образом?

– Вот этим жемчугом, который они ловят.

Мешочек был пришпилен булавкой к куртке изнутри. Я отстегнул его и передал ей. Она открыла его, и горсть жемчужин высыпалась на стол.

– Сколько здесь жемчужин?

– Не знаю, может, пять, а может, шесть сотен. Что-то около того.

– Это не доказательство. Вы могли его и украсть где-нибудь.

– Чтобы вы успокоились, матушка, я останусь здесь, если вам будет угодно, до тех пор, пока вы не выясните, пропадал ли у кого-нибудь жемчуг за последнее время. У меня есть деньги, и я могу оплатить свое содержание. Обещаю, что никуда не двинусь из своей комнаты без вашего позволения.

Она жестко посмотрела на меня. Ее глаза как бы говорили: «А что, если ты убежишь? Ты убежал из тюрьмы, а отсюда и подавно удерешь».

– Я оставлю у вас мешочек с жемчугом – все мое состояние. Я знаю, оно в надежных и добрых руках.

– Ну хорошо. Зачем же вас запирать в комнате? Вы можете гулять в саду утром и в полдень, пока мои дочери молятся в часовне. Вы будете питаться на кухне вместе с прислугой.

Я вышел от нее более или менее успокоенным. Хотел пойти в комнату, но ирландка повела меня на кухню. Большая чашка кофе с молоком, свежий черный хлеб, масло. Монахиня стояла рядом и смотрела, как я завтракаю. Она испытывала какое-то беспокойство. Я сказал:

– Спасибо, сестра, за все, что вы сделали для меня.

– Я бы хотела сделать больше, но это не в моих силах, друг Анри.

И с этими словами она вышла из кухни.

Я сидел у окна и смотрел на город, порт и море. Земля вокруг была хорошо обработана и ухожена. Но чувство опасности не покидало меня. Я стал даже подумывать о побеге предстоящей ночью. Да шут с ним, с этим жемчугом: пусть матушка настоятельница употребит его на монастырь или заберет себе – это ее дело. Я ей не доверял, и на это были причины. Удивительно, как это она, каталонка, настоятельница монастыря, а следовательно, образованная женщина, не знает французского? Невероятно. Вывод: ночью надо бежать. Да, в полдень я выйду во двор и выясню, где можно перелезть через стенку. Около часа в дверь постучали.

– Пожалуйста, спускайтесь вниз на обед.

– Да, иду. Спасибо.

Я сидел за кухонным столом и едва успел притронуться к мясу с отварным картофелем, как дверь открылась и вошли четверо полицейских в белой униформе. У троих – винтовки, у офицера – револьвер.

– No te muevas, o te mato. (Не двигаться, а то пристрелю.)

Он надел на меня наручники. Ирландка-монахиня пронзительно закричала и упала без чувств. Ее подхватили под руки сестры, работавшие на кухне.