Анри Шарьер - Мотылек

На тюремном дворе я подружился с одним малым, с которого никогда не снимали наручники. Мы как-то выкурили вместе одну сигару – длинную, тонкую, но ужасно крепкую. Покурили от души. По моим предположениям, он был контрабандистом, работавшим между Венесуэлой и островом Аруба. Его обвиняли в убийстве служащего береговой охраны или даже нескольких, и он ожидал суда. Иногда он бывал удивительно спокоен, а иногда – прямо-таки на грани срыва и очень нервничал. Наконец я заметил, что спокойные дни выпадают именно тогда, когда он жевал какие-то листья, которые ему приносили. Однажды он предложил мне половину такого листа, и я сразу понял, в чем дело. Язык, нёбо, губы потеряли чувствительность. Это были листья коки. Малому было лет тридцать пять. Руки волосатые, вся грудь покрыта курчавой черной-пречерной шерстью. Было видно, что он необычайно силен физически. Его ноги почти не знали обуви, поэтому на подошвах и пятках образовался такой толстый слой огрубелой кожи, что я частенько наблюдал, как он вытаскивал осколки стекла или гвоздь, впившиеся туда, но так и не задевшие живую ткань.

– Fuga (бежим) ты и я, – сказал я однажды контрабандисту.

Меня как-то навестил гаитянин, и я попросил его принести французско-испанский словарь. Контрабандист уловил значение и жестом дал понять, что он бы не против, но как быть с наручниками? Наручники были американские. В них имелась скважина для ключа, и к ним наверняка подходил плоский ключ. Из проволоки, расплющенной на конце, бретонец сделал мне крючок-отмычку. После нескольких попыток я уже мог в любое время открывать наручники моего нового приятеля. Ночь он проводил в calabozo (камере-одиночке), зарешеченной толстыми железными прутьями. В нашем помещении прутья решетки были тоньше, и их, без всякого сомнения, можно было отогнуть. Значит, Антонио (так звали колумбийца) надо было подпилить в своей камере один прут.

– Как нам достать sacette (пилу)?

– Plata (деньги).

– Cuánto (сколько)?

– Сто песо.

– Долларов?

– Десять.

Короче, за десять долларов, которые я ему дал, он достал два ножовочных полотна. При встрече на тюремном дворе с помощью рисунков на земле я растолковал ему, как приготовить из металлических опилок, пыли и отварного риса, который нам давали, замазку, чтобы тщательно маскировать запил, независимо от его глубины, каждый раз, когда он заканчивает работу. В последний момент, перед тем как нас должны были отправлять на ночь по камерам, я открывал один из наручников. Случись проверка, он легко мог простым нажатием привести наручники в исходное положение. Они запирались автоматически. С прутом Антонио управился за три ночи. Затем он сказал мне, что работы осталось на одну минуту и что он сможет отогнуть прут руками. Он должен прийти за мной.

Часто шел дождь. Антонио сказал, что primera noche de lluvia (в первую дождливую ночь) он придет. В ту же ночь пошел проливной дождь. Мои друзья знали, чем я занят, но никто не соглашался составить мне компанию, полагая, что выбранный мной для этой цели район расположен слишком далеко. Я хотел достичь мыса полуострова Гуахира на границе с Венесуэлой. На нашей карте эта территория обозначалась как спорная, не принадлежащая ни Колумбии, ни Венесуэле. Колумбиец сказал, что eso es la tierra de los Indios (это индейская земля) и что там нет никакой полиции – ни колумбийской, ни венесуэльской. Там отваживаются появляться только немногие контрабандисты: индейцы гуахира очень опасны, они не позволяют проникать в свою страну цивилизованному человеку. Чем дальше вглубь материка, тем более они опасны. На побережье живут индейцы-рыбаки, которые через более цивилизованных индейцев торгуют с Кастильете и небольшим поселением Ла-Вела. Сам Антонио идти туда не собирался. То ли он сам, то ли его приятели убили несколько индейцев в завязавшейся стычке, когда однажды они с грузом контрабанды были вынуждены скрываться там. Но Антонио брался довести меня до Гуахиры, после чего я пойду один. Надо ли говорить, как трудно и утомительно мне было с ним объясняться, поскольку он употреблял такие слова, которые отсутствовали в словаре.

Итак, в ту ночь пошел проливной дождь. Я встал у окна, приготовив заранее вырванную из лежака доску. Пару раз мы ее уже опробовали в качестве рычага и убедились, что прутья на окне легко можно раздвинуть с ее помощью.

– Listo (готов)?

Между железными прутьями появилась физиономия Антонио. С помощью Матюрета и бретонца я не только раздвинул прутья одним махом, но даже вырвал прут из гнезда. Ребята подсадили меня и, прежде чем я исчез, крепко похлопали меня по заду. Так простились со мной мои друзья. Мы с Антонио на дворе. Стоит адский шум: ливень обрушил потоки воды на железные гофры крыш. Антонио схватил меня за руку и подвел к стене. Перемахнуть через нее оказалось детской забавой – всего-то метра два, не больше. Однако, перелезая через нее, я поранил руку – в гребень стены было вмазано битое стекло. Это – пустяки. Пошли. Антонио – просто молодец. За сплошной завесой небесной хляби в десяти шагах ничего не разобрать, а он ведет, как в погожий день. И ливень даже нам в помощь. Под его защитой мы миновали деревню и свернули на дорогу между бушем и побережьем. Уже очень поздно ночью мы увидели какой-то свет. Антонио свернул с дороги и пошел длинным кружным путем через буш, прежде чем снова выйти на нее. К счастью, буш оказался не очень густым. Так мы и шли под струями дождя до рассвета. В самом начале пути Антонио дал мне лист коки. Жевать коку я научился у него еще в тюрьме. Наступил день, но усталости не чувствовалось. Наверное, действовал листочек. Определенно. Антонио смело шагает, несмотря на то что кругом все видно и нас могут заметить. Время от времени он ложится на землю и прикладывает ухо к мокрой дороге. Затем мы снова шагаем. У него странная походка: не бежит и не идет, а передвигается короткими прыжками, причем одинаковой длины, а руки раскидывает в стороны – делает ими взмах и как бы загребает воздух. Ему, должно быть, что-то послышалось, потому что он схватил меня за рукав и потащил в буш. Дождь все не кончался, однако у нас перед глазами появился трактор с дорожным катком. Похоже, где-то рядом ровняли дорогу.