Франк Тилье - Медовый траур

– По всей видимости, один из двух «навещающих» вашего коллегу персонажей опасен. Девочка. И она-то беспокоит меня больше всего, потому что именно «общение» с ней может привести к нанесению себе увечий и даже к суицидальным попыткам. Девочка – проекция того, что таится в глубине души пациента, в его бессознательном. Возможно – желания воссоединиться с семьей. Путем самоубийства.

– Боже ты мой… Но прежний Франк Шарко к нам вернется?

– Для того чтобы вылечиться, он прежде всего должен будет осознать, что в реальности этих двоих не существует, что они – чистейший плод его воображения. Как он сумеет это понять? Замечая их промахи, невозможность ситуаций, в которых они будут оказываться. Он заметит, например, что персонажи его галлюцинаций не растут и не стареют, что они редко меняют одежду, что сигареты, которые они курят, никогда не догорают до конца. Он пойдет в бассейн – и задумается, могут ли они плавать? Он станет задавать вопросы, им придется оправдываться, и, возможно, он на чем-то их подловит… Словом, вашего коллегу ждет нелегкая борьба с самим собой.

– Сколько времени? Сколько времени будет длиться этот ад?

– К сожалению, мозг не может исцелиться сам по себе. Необходим курс психосоциальной терапии с психотерапевтической поддержкой, прием антипсихотических препаратов – нейролептиков, которые уменьшат или даже прекратят галлюцинации. В среднем на то, чтобы состояние пациента улучшилось, требуется от четырех до шести недель… И еще по меньшей мере три месяца уйдет на то, чтобы подобрать дозировку лекарств на период реабилитации и при необходимости скорректировать ее так, чтобы свести к минимуму побочное действие. В отдельных случаях лечение затягивается на несколько лет. Иногда даже на всю жизнь…

– Черт… Не может быть… Не может быть…

Я внезапно почувствовал на плече теплую руку – это Леклерк сел на край моей кровати. А Вилли тем временем, продолжая паясничать, тряс своими волосами-спагетти, как свихнутый хард-рокер.

– Не успел тебе сказать, но с Жереми Круком ты в самом деле оказался на высоте! – чуть дрожащим от возбуждения голосом заговорил окружной комиссар. – Не знаю, кто еще мог бы с этим справиться так, как ты.

Я лениво кивнул, не отрывая головы от подушки:

– А его отец Венсан, он-то кем был на самом деле?

– Когда родился Жереми, Венсан был совсем мальчиком, ему едва исполнилось шестнадцать, и он до конца жизни остался с матерью ребенка, – ответил Леклерк. – Это был совсем, что называется, простой человек, зарабатывавший свой хлеб на текстильной фабрике… Но у него были серьезные эмоциональные проблемы. Повторяющиеся депрессии, постоянная грусть. По словам жены, он очень часто надевал веселые маски, чтобы создать иллюзию хорошего настроения… Должно быть, сам того не понимая, в глубине души не хотел навязывать близким воспоминания о том, что ему пришлось пережить.

– Мне бы так хотелось познакомиться с Венсаном… – признался я, избегая взгляда Леклерка. – До чего печальная история… Такая же печальная, как моя… – Тут я, сжав набухшие болью губы, посмотрел на него пристально и выговорил наконец то, что больше всего тревожило: – Наверное, если я вот сейчас встану и отправлюсь на работу, ничего у меня не получится, да?

Шеф скрипнул зубами:

– Франк, тобой займутся понимающие люди. И потом, вполне возможно, ты сумеешь помогать нам издали, сам ведь знаешь, какая нужда в аналитиках, способных разобраться в картине преступления!

– Помогать как старый друг, которого время от времени просят об услуге? – Я взял Леклерка за руку и улыбнулся. – Счастлив, что работал с вами, комиссар, для меня это было большой честью…

Он накрыл мою руку свободной ладонью, подержал немного, жалостливо глядя на меня, и медленно направился к двери.

А я, со свойственной сверженным королям гордостью, все же удержался от слез. Потому что не хотел, чтобы вдруг появившаяся рядом девочка увидела меня плачущим. Девочка, даже имени которой я не знал…

Четыре года спустя

В весенних сумерках под ногами хрустит теплый песок, легкий ветерок мягко поглаживает лицо. День сегодня был погожий, море спокойное, волны бесшумно набегают на берег.

Темп у меня хороший, дыхание свободное. Бегу по огромному золотистому полумесяцу пляжа, прибавляя скорость. Я исчерпал еще не все ресурсы и завожусь с пол-оборота. Потолстел, конечно, расплылся, особенно лицо, но очень надеюсь вернуться в ту форму, какая была у меня несколько лет назад. И потом, теперь же у меня есть мотивация, я черпаю силы в переполняющей меня страсти к жизни и жажде простора. Когда я бегу, ни Вилли, ни Эжени за мной не угнаться: негр с окурком в зубах через десять метров заходится кашлем, а у девочки ножки слишком коротенькие для состязаний со мной. Во время пробежки они наконец пропадают из моей головы и возвращаются лишь поздно вечером.