Элизабет Хейнс - Ласковый голос смерти

В конце концов мать сдалась — хотя, возможно, в том числе и из-за того, что меня не с кем было оставить. И я до сих пор рад, что получил шанс присутствовать при столь драматическом событии.

Подходящего костюма для меня не нашлось, и я надел школьную форму, даже блейзер и кепи. День стоял жаркий, в небе сияло безжалостное солнце, и все собравшиеся, естественно, были в черном. Мать даже надела черное пальто с норковым воротником, которое отец купил ей в Нью-Йорке. По дороге в церковь все обливались потом, дальше с некоторым облегчением прослушали поминальную службу, а затем вновь изнемогали от жары на улице, ожидая погребения. Я жарился и потел, страдая от скуки; рубашка под блейзером промокла насквозь. Стоя рядом с матерью, я вспоминал эпизод из прочитанной недавно книги — о том, как тело короля Генриха Восьмого настолько раздулось от гнилостных газов, пока его перевозили из Уайтхолла в Виндзор, что гроб ночью раскололся, а на следующее утро рядом с ним обнаружили собак, пожиравших останки короля. И это было зимой! Как же выглядит мой отец в летний зной? Мне подумалось, что его тело, пролежавшее в холодильнике почти три недели, пока проводилось вскрытие и следствие, теперь медленно оттаивает в гробу, словно шоколадное мороженое. Мне захотелось дотронуться до дерева — проверить, холодное ли оно. Пока викарий монотонно читал молитву, я шагнул к гробу, стоявшему на подложке из пластиковой зеленой травы вроде той, которой покрывают столы в зеленной лавке. Похоже, мое неожиданное движение испугало мать; она наклонилась вперед, попыталась схватить меня за плечо и, споткнувшись на неровной земле, сбила меня с ног. Мы оба упали в нескольких дюймах от открытой могилы. То ли от потрясения, то ли от невыносимой жары, которую лишь усугубляло пальто, а может, из-за выпитого незадолго до похорон джина ее стошнило на глазах у тех, кто бросился к ней, чтобы поднять на ноги. Я невольно рассмеялся, глядя, как их обдает рвотой. Некоторых людей тоже начало тошнить. Никогда не забуду лицо викария…

На последовавших поминках все только об этом и говорили. Обсуждались все мыслимые варианты — у матери случился обморок, и я пытался ее подхватить; ей внезапно стало плохо, и она упала на меня; мы оба настолько были вне себя от горя, что пытались броситься в могилу. Мать, бледная и плачущая, укрепила силы новой порцией джина и, обмахиваясь программой церемонии, не спускала с меня глаз. Больше о случившемся никогда не вспоминали.

«Брайарстоун кроникл»

Март

Полиция сообщает: мертвая женщина пролежала в доме около года

Вчера в одном из домов по Лорел-кресент, Брайарстоун, было обнаружено тело женщины. Представитель полиции сообщил, что найденное в спальне в задней части отдельно стоящего дома тело сильно разложилось.

Дом в числе нескольких других на Лорел-кресент предназначался под снос, и полицию вызвали строительные рабочие, заметившие, что в здании до сих пор кто-то есть.

Найденные по данному адресу письма указывают на то, что умершая могла пролежать в доме вплоть до года. Имя покойной не сообщается. Полиция и коронерская служба пытаются разыскать родственников или тех, кто мог ее знать.

Меня зовут Джудит Мэй Бингэм, я умерла в возрасте девяноста одного года.

До самого конца я многого боялась — хотя, конечно, теперь это выглядит крайне глупо, ведь на самом деле в конце уже ничто не имеет значения. Я боялась соседей, мальчишек-подростков, которые приходили и уходили, когда им вздумается, и стучали в дверь или сидели возле дома на тротуаре и даже на моем заборе, пока не сломали его. Они постоянно гоняли по улице на мотоциклах, курили и пили пиво из жестянок, орали и швырялись друг в друга мусором.

Я боялась, что кончатся деньги и я не смогу купить еды или платить за отопление.

Я боялась выходить на улицу.

Я боялась женщины из службы соцобеспечения, которая однажды пришла узнать, как у меня дела. Она сказала, что слышала, будто мне нужна помощь. Я ответила, что в помощи не нуждаюсь, но она все говорила и говорила, пока я не попросила ее уйти. Собственно, я послала ее к такой-то матери. Подобного она не ожидала и попыталась меня отчитать: мол, у нее такое же право на нормальные условия труда, как и у любого другого, и моя грубость совершенно неуместна. Я ответила, что ей вовсе незачем разговаривать со мной в моем собственном доме будто со слабоумной и что я сначала вежливо попросила ее уйти, но она, похоже, не расслышала.